Главная     Новости     Отчеты     Фотографии     Видео     Творчество     Архив     Ссылки

 

Северо-западный исследовательский клуб «HiddenSide»

 

Стена

 

 

 

* * *

 

Его не было видно. Однако он сидел на земле под железной опорой высоковольтной линии и о чем-то тяжко думал. В этом ему ничто не мешало. Ведь сейчас он был наедине сам с собой, наедине со своими идеями. Он был спокоен.

Он знал. Он знал что-то такое, о чем даже не догадывается большинство людей. А он был не простой, не совсем такой, как все. Нет, он не был сумасшедшим, одержимым, но он что-то чувствовал. Возможно, именно то, что человек ощущает в последние часы перед смертным боем, когда не ведаешь, что победит — жизнь или смерть. А он знал. И сомневался. Все так, как у всех. Но все же его что-то отличало от остальных, отделяло от толпы. ОГРОМНОЙ ТОЛПЫ БЕЗУМЦЕВ.

— Свобода… — произнес он еле слышно. — Я — свободен. Сво-бо-ден. Даже страшно становится. Страх… Что это такое? Я страшен… Тьфу, опять не получается… Мне страшно, а я не боюсь… И меня не боятся. Хотя… Да бред вся эта философия.

Он поднялся с мокрой, пожелтевшей осенней травы и взялся одной рукой за ржавую стальную балку. Потом посмотрел наверх, где на тридцатиметровой высоте на круглых стеклянных изоляторах крепилось четыре толстых медных провода.

— А как там, наверху? Вот это, наверное, действительно страшно. Током убить может.

Загадка. Дурь. Бред наркоманов.

 

1

 

Его звали Максим. Среднего роста, худощавый… Он вел весьма маргинальный образ жизни — нигде не работал, не имел постоянного места жительства, семьи, питался с дохода от собранных на свалках и помойках старых вещей, которые потом продавал на барахолке; быстро находил общий язык с нужными ему людьми — теми, кто, как правило, за литр водки готов был дать то, что ему надо: бездомными и проворовавшимися работягами, многие из которых в свое время успели отсидеть — общение, проститутками — сексуальные блага, милицией — отсутствие серьезных проблем с законом.

В свои двадцать пять лет он выглядел немного старше своего возраста, хотя, внимательно вглядываясь в его лицо, нельзя было найти в нем то, что бы выдавало какой-то особый ум или даже мудрость. Мало кому удавалось запомнить его с первого взгляда. Наоборот, он скорее пытался скрыть это, не стараясь казаться людям лучше, чем они. И при этом сам никогда не утверждал обратного.

До недавнего времени Максим состоял на учете в наркологическом диспансере, куда его еще в юности направил родной отец за то, что он периодически любил побаловаться какими-нибудь психотропными таблетками. Перепробовав чуть ли не все доступные в меру возможностей стимуляторы, он чуть было не перешел на более серьезные вещества. Спасло от этого Максима лишь то, что отец какими-то немыслимыми усилиями устремил его на перспективную работу — в качестве ученика помощника машиниста электровоза. Строгий, почти армейский режим и неплохой по тем временам заработок заставили Максима отказаться от многих мнимых «благ» разгульной тусовочной жизни. При этом он в ту пору почти не пил спиртного. Единственное, что он мог себе позволить — это две-три бутылки крепкого пива по выходным, что даже на такой работе вполне считалось допустимой нормой.

Еще незадолго до этого он учился в техническом лицее на специалиста по прокладке кабельных сетей. Но на втором курсе его отчислили за неуспеваемость, и, после нескольких месяцев «трудового воспитания» в железнодорожном депо, он не выдержал и, буквально сбежав оттуда, перебрался из родного города в один из отдаленных регионов. Жизнь вдали от родителей быстро его засосала, поглотила Максима с головой. В течение шести лет он существовал практически без собственного жилья, но почти всегда умел договориться с кем-то из своих многочисленных уличных знакомых, чтобы те разрешили ему у них немного пожить. Летом же он обитал в старом бараке возле городской свалки, а зимой — в основном на чердаках и в подвалах в центре города.

Любимым занятием Максима были путешествия. Во время них он мог сосредоточиться. Каждую осень он ездил в одну из соседних областей и долго гулял по городам, лесам, заходил в местные деревни, просил подаяния, часто представляясь калекой или просто бродягой. Вот и эту осень Максим решил провести где-нибудь там, где он еще не был. Хотя окончательного решения он так и не принял, но уже собрал небольшой рюкзак с самыми необходимыми вещами.

— В Кострому? Или в Минск? Или, быть может, вообще на Урал? Не знаю… — рассуждал он, сидя в трамвае, мчавшем его по широкому проспекту в сторону железнодорожного вокзала. Он знал о расписании поездов и на Кострому, и на другие города, но так быстро уезжать ему сейчас почему-то не хотелось. — Красивая в этом году осень, — снова сказал он себе. — Может, остаться здесь наконец-то, а? — но внутренний голос молчал, как Максим ни пытался к нему прислушаться.

За окном уже показался главный вокзал города, и, когда трамвай остановился, Максим встал и неохотно поплелся к дверям.

— Нет, так нельзя, — решил он. — Нельзя вот так просто взять и все оставить…

И… Он пристально посмотрел на открывающиеся двери, на толпу людей с тележками, спускавшуюся по ступенькам, на красивую девчонку, выпрыгнувшую из трамвая последней. Максим оглянулся. Он силой заставил себя стоять на месте, спиной к дверям и, когда трамвай поехал дальше, снова повернулся к выходу.

В этот момент он краем глаза заметил, что на ступеньках что-то лежит. Он пригляделся, нагнулся и поднял с грязного пола какую-то вещицу. Он тут же сбросил рюкзак, сел на скамейку и стал внимательно рассматривать находку.

— Елки-палки! Это же та девчонка обронила! — глаза у него заблестели. — Но что это за штуковина?

На ладони у Максима лежал маленький металлический кружок с пятью отверстиями в виде зигзагов.

— ЧТО ЭТО ТАКОЕ??? — он с интересом разглядывал загадочный диск. — Какой-то талисман? А может быть, ключ какой-нибудь специальный? Нет, нет, что-то здесь не так. Я думал, что многое знаю, но чтобы такое…

— Трамвай идет в парк! — грубо объявил кондуктор. — В парк без остановок. Следующая — конечная.

— Конечная… Без остановок… Что за бред? — повторил про себя Максим. В салоне, кроме него, больше никого не было.

Однако через пару сотен метров трамвай все же встал. Впереди произошла авария, какой-то фургон врезался в милицейскую машину, и проехать было невозможно. Максим машинально сунул странный значок в карман и попросил водителя открыть переднюю дверь. Тот усталым взглядом посмотрел на Максима и вручную открыл ее, прошипев сквозь зубы что-то нечленораздельное, но явно нецензурного содержания.

Максим вышел на улицу. Затем он направился в один из обветшалых проходных дворов. Там, зайдя в какой-то темный подъезд, он поднялся по лестнице на последний этаж. Чердак был не заперт, и он попал через него на покатую, мокрую от дождя крышу. Потом он сел на заржавелое железо и сполз по нему к самому краю, туда, где были остатки покосившихся решетчатых ограждений. Он посмотрел вниз.

— Все… — сказал он тихо. — Наше время пришло…

Максима неожиданно напугал его собственный голос.

— Мой последний шанс — там, внизу…

Приближался вечер. На мокром асфальте валялись пожелтевшие листья вперемешку с мусором и окурками. От темных окон повеяло непонятной тоской. Из соседней парадной вышел мужчина совершенно испитого вида и с порога стал блевать прямо себе под ноги. В темнеющем небе появились мерцающие блики неоновой рекламы. Почувствовался резкий запах горелой резины, и через мгновенье раздался приглушенный хлопок, и звон разбитого стекла.

— Козел, сука! — донеслось из чьей-то квартиры.

— Да я тебя сейчас урою! — послышалось в ответ. В разбитом окне на третьем этаже показалась полуголая женщина в одной ночной рубашке, а за ней — молодой, коротко стриженый мужик, с «розочкой» в одной руке и гаечным ключом в другой.

— Прыгай, гнида! Не то убью!

Женщина из последних сил вырвалась из рук мужика и захлопнула за собой остатки оконной рамы. Снова послышались приглушенные удары и громкие прерывистые вопли, а потом все стихло.

Максим сплюнул и пополз наверх, к выходу.

Пробираясь сквозь прогнившие перекрытия, он случайно наступил на большую кучу дерьма.

— Здесь, наверное, человек восемь насрали. Надо бы отчистить это с ботинок. А то вонять будет, — Максим стал топать на месте.

— Не надо, — вдруг прогнусавил кто-то сзади.

— Кто там еще? — спросил Максим настороженно.

— Не на-а-до! Уходи!

— Тьфу, несчастный ты человек! Шел бы лучше на вокзал блох разводить, чем тут в холоде дрыхнуть! — Максим понял, что это обычный бомж, коих по местным чердакам обитало немало.

— Хва-а-атит! — еще громче застонал человек и попытался встать с усыпанного голубиными фекалиями пола.

— Спокойно, все, меня здесь больше нет. — Максим быстро пошел к двери, выходящей на черную лестницу. Он невольно бросил взгляд на рассыпанную консервную банку с окурками, бутылку из-под водки и обрывки проводов, болтавшиеся под потолком, на закопченную лампочку, не знавшую света уже лет десять, на исписанные заплесневелые стены.

— Меня здесь больше нет, — повторил он и спустился вниз, на улицу. — МЕНЯ БОЛЬШЕ ЗДЕСЬ НЕТ.

 

2

 

Максим вспомнил про значок, лежавший у него в кармане.

— Есть одно место, — подумал он. — Там я узнаю, что это.

Максим быстро побежал к вокзалу, взлетел на перрон и, запыхавшись, сел на бетонную скамейку.

— Что же теперь будет? Что будет со всеми нами? Что все это значит? — сознание Максима стало словно затуманенным. — Вот, черт! Опять начинается… — он обнял руками голову. — Уроды, сволочи, — промолвил он.

В голове стали проноситься, словно кадры какого-то странного фильма, разные картинки, похожие на обрывки наркотического сна.

— Нет, нет, я еще поживу немного…

В этот момент подошла электричка. Максим сел в последний вагон, и через пару минут уже ехал прочь из этой уродливой клоаки всеобщего разложения. Отъезжая от вокзала, последнее, что он услышал — как из уличного репродуктора звучит какая-то тяжелая и безмерно грустная музыка, похожая на траурный марш.

— Скоро кремация, — сказал один из пассажиров.

— Да, нынче губернатора хоронят, так вместо того, чтобы нормально со всеми почестями предать тело земле, устраивают из смерти какую-то феерию.

— Наш губернатор — самоубийца, не надо об этом забывать, — сказал третий.

— В этом городе полно самоубийц, — добавил второй. — Сейчас жизнь ничего не стоит.

Максим положил голову на колени.

— Пошел ты на хуй! — заорал кто-то в тамбуре. В вагон ввалился пьяный мужчина с окровавленным лицом.

Максим отвернулся и придвинулся к окну, за которым проносились расплывающиеся огни фонарей, очертания огромных промышленных корпусов, элеваторов, больших брошенных цехов с выбитыми стеклами в окнах, зияющие провалы темных полей, длинные покосившиеся заборы садовых участков, высокие неподвижные трубы давно недействующих фабрик и заводов, небольшие перелески.

— Я ненавижу этот город! Не-на-ви-жу! — сказал Максим вслух, так, чтобы все пассажиры его слышали.

Но никто из находившихся в вагоне даже не шелохнулся. Максим посмотрел назад, на ту скамейку, перед которой сидел. На ней, в полном безмолвии, безо всякого движения, сидели три подростка лет по шестнадцать-семнадцать и смотрели прямо ему в глаза. Около минуты Максим вглядывался в эти бессмысленные, как тени, лица. Его даже несколько смутило то, что они сразу не задали ему вопрос типа «Ну что ты пялишься, совсем придурок?!». Поэтому Максим сам решил начать разговор.

— Ребята, вы откуда? — спросил он.

— Мы? С Лопухинки… — они словно не ожидали такого поворота событий.

— Хороший район, — сказал Максим, хотя сам имел к нему отвращение. — Я там жил. То есть ночевал пару десятков раз. У друзей.

— Как тебя зовут-то, мужик? — медленно произнес один из них.

— Максим, — ответил он.

— Ну а я — Адольф Гитлер, — сказал тот.

— Слышь, заткнись. Не видишь, нормальный мужик, — толкнул его второй, что был пониже ростом и с вычурной рыжеватой бородкой. — Леша, — обратился он к Максиму. Тот неохотно протянул ему руку. — Давай выйдем, покурим.

— Я курил только что. На платформе.

— Да че ты, пошли, у меня «Мальборо».

— Ну а у меня «Беломор». Дальше-то что?

— Да ладно, не парься, поговорить надо.

— О чем? Ну, если надо, так давай.

Они вдвоем вышли в тамбур.

— Ты кто такой, откуда вообще взялся? — резко спросил парень.

— А это че за наезд такой? — громко ответил вопросом Максим.

— Ты че, пидор, что ли? Хули ты выпендриваешься? Деньги есть?

— Тебе сколько надо-то, урод?

— Блядь, что ты гонишь, падла? А?! Щас тебя пиздить будем.

— Ну, раз такое дело, то давайте вы обыщете меня, все, что найдете — ваше. Договорились?

— Ладно. Пацаны! — крикнул он сидящим в вагоне. — Идите сюда.

Один из них схватил Максима за куртку, а другой стал его обыскивать.

— Что это за хлам? — спросил Леха. — На хуй тебе это нужно? — он вытряхнул на пол все содержимое карманов Максима.

Среди всякого барахла были и скомканная пачка от сигарет, и несколько арбузных семечек, и пивные пробки, и еще целая куча разного мусора. Один из парней нашел несколько десятикопеечных монет.

— Ха! А говоришь, денег нет! Вытаскивай остальное!

— Ищите, — спокойно ответил Максим.

— Я тебе щас найду! В ебальник захотел получить?!

— Ну, раз денег нет, то и по роже не бьют.

— Не, разок ему двинуть можно, чтоб не выступал, — сказал один другому. — О, подожди, а что это за херня? — Он поднял с пола значок и показал его Лехе.

— Забирай, если знаешь, что это, — сказал ему Максим.

— А где ты ее взял? Твоя?

— Че, твоя? Нашел его. В трамвае.

— Может, серебро, позырь, Серый, — Леха передал значок третьему.

— Не, это оставь ему. Все равно больше ничего нету. — Держи, Макс, — он отдал ему металлический кружок. — Ладно, браток, извини. Иди лучше побыстрей отсюда. Пацаны, отпустите его! Да, и мусор свой забери. Ты только обиду на нас не держи, ладно?

— Ладно, все, — Максим бросил презрительный взгляд на Леху и остальных, но уходить не собирался. — Можно, я здесь постою? — спросил он напускным вежливым тоном.

— Щас наша братва подвалит, тебя точно отпинают. Ты че, ебанутый, боли не боишься?

— Все, ухожу. Меня здесь больше нет, — Максим снова повторил заученную фразу. Он направился в другой конец электрички и сел на свободное сиденье.

Максим взглянул на значок. Ему показалось, что непонятный диск как будто слегка светится изнутри.

— Я правильно сделал, что ушел. Порой, бывает, главное в этой жизни — вовремя смотать удочки, — он подумал так и тут же добавил про себя: — Это точно талисман какой-то. Он мне помог. Ведь могли бы и почки отбить.

Ехать оставалось недолго — всего три станции. Но Максим вышел на первой. На неосвещенной платформе никого не было. За узкой лесополосой виднелись заброшенные сельскохозяйственные угодья, поля, поросшие кустарником и репьями, покосившиеся вышки недостроенной высоковольтной линии. На некоторые из них уже успели нацепить провода, другие же были насквозь проржавевшие, либо частично спиленные в металлолом. Максим спустился по замшелой бетонной лестнице на землю. Потом пошел по затопленной тропинке через болотистый перелесок в сторону полей.

Из-за туч выглянула огромная красноватая луна.

— Пройду пешком, — подумал Максим. — Всего пять километров, и в электричке ехать противно. — Он направился к высоковольтной линии.

Постепенно становилось совсем темно. Тучи сгущались, будто бы еще сильнее приближая надвигающуюся ночь.

 

3

 

Тридцатое октября. Это день Максим помнил очень хорошо. Ровно год назад, на этом самом месте он понял, для чего должен жить. Это было словно какое-то виденье среди сумрачного дня. Он увидел, что тучи затмили лунный свет, и с неба стали падать большие белые хлопья. Ведь кроме Максима об этом никто не знал, только он один стоял, держась за железные прутья, на одной из ржавых балок опоры высоковольтной линии и отрешенно смотрел на лесополосу и железную дорогу, по которой то и дело проносились товарные поезда и переполненные электрички, сверкающие желтыми квадратными окнами, сливающимися в одну длинную бегущую строку. Вниз, до земли было метров восемь, и Максим знал: если он упадет, то сломает себе шею. Но он не боялся. Он лез все выше и выше, он хотел дотронуться до оборванного медного провода, висевшего на коротком шпиле, приваренном к самой верхней балке. Он уже был почти близок к цели, как вдруг из-под его ног посыпалась ржавчина, и одно из креплений с резким визжащим звуком сорвалось с прогнивших болтов. Максим чудом успел ухватиться рукой за какую-то железку и повис в воздухе. Тогда ему удалось перебраться на соседнюю сторону опоры и спуститься вниз.

— Зачем мне это нужно? — спросил он себя. — Что же, я хочу каких-то острых ощущений? Наверное, нет. Просто я пытаюсь уйти из этого мира, не оставив за собой следов. Я многое знаю, и кое-что могу еще сделать. Например, умереть… Так, чтобы это было страшным грехом. Отомстить этому миру за то, что он есть. Отомстить Богу за свою жизнь. Отдаться во власть самым темным и низменным инстинктам, порождению порока, но и познать истину покоя, успения… Я открою глаза всем своим друзьям. Я дам им понять, что жизнь стоит того, чтобы умереть. Действие лекарства, излечившего безнадежного больного — ничто по сравнению с предсмертным экстазом. Самое главное — понять, что уход действительно нужен мне. Если у меня есть еще хоть какая-то сила — я должен сделать свой выбор. И он, несомненно, будет правильным. Но если я слаб, я брошу вызов судьбе. На что карты покажут — то и сбудется, только одно будет неизбежным — я буду всю жизнь СТРАДАТЬ, любая удача обернется несчастьем, и я снова захочу уйти. Но, к сожалению, не в то время и не в том месте. Я чувствую, как бьется мое сердце. Но ведь и оно однажды остановится. Сердце — тоже мир, но он только мой. Теперь я точно смогу дать хоть какую-то пользу людям. Им станет лучше без меня. И мне тоже — а это главное.

Мысли эти, когда-то пришедшие в голову к Максиму, не покинули его и по сей день, скорее наоборот, стали более ясными и отчетливыми. Он уже точно знал, чего именно хочет. И сейчас, спустя год, его снова какая-то неведомая сила затащила на это всеми забытое место.

— Знак покажет мне верный путь, — думал он. — И еще. Я должен увидеть того человека, который обронил его.

Этим человеком, по мнению Максима, была девчонка в трамвае. Но он уже стал сомневаться в том, что это было поистине так.

— Ну не может у простого человека быть ЭТО, — продолжал он. — Хотя… А что, если… — Максим как будто что-то внезапно понял. — А что, если она была не простая?! И вообще, почему я вдруг стал придавать значение ТАКИМ вещам? Какая мне, к черту, разница, для чего нужна эта дребедень?

Он достал диск из кармана. Потом поднес его к самым глазам и, прищурившись, стал смотреть сквозь отверстия на огромный круг луны.

— Господи, — произнес он тихо. — Да это же… Сквозь него свет пробивается. А пять зигзагов — это пять сгорбленных фигур, пять человек, озаренных ночным сиянием. Пять СВЕТЛЫХ людей, стоящих по кругу, в центре которого ничего нет. Кто они, эти люди? И неужели та девчонка — одна из них? Сначала я узнаю это, а потом умру. Через месяц, год, десять лет, — какое это имеет значение? Я буду стремиться к этому — встретить ИХ на своем пути. Сейчас я снова поднимусь наверх, так же, как год тому назад. Ведь я не боюсь смерти, я знаю теперь ее смысл. Я — просто экспериментатор. Мне важна причина, а не последствия. И когда я снова буду внизу и почувствую под своими ногами эту сырую и мертвую землю, я уйду отсюда. Уйду навсегда, туда, где из-под камней и асфальта пробивается свет, пока еще тусклый и неясный, но уже такой близкий и теплый, что хочется прикоснуться к нему рукой. Дотронуться до огня, зажав в кулаке горстку пороха. И как только пламя согреет мою руку, я рассыплю порох и упаду лицом на камни. Искры прожгут мою одежду, пламя опалит мое тело, но я не буду чувствовать боли. Я войду в это состояние, когда тебе уже так хорошо, словно ты совершаешь божественный ритуал. Я встану и вокруг увижу этих людей. Пять человек склонятся надо мной и посмотрят ТУДА. Туда, где меня уже нет. И на том месте, где я лежал, уже нет ничего. Лишь кучка пепла да обугленное кострище, словно черная пропасть среди высоких тростников. А чуть подальше — огромное глубокое озеро с живописными берегами, высокие сосны на песке, и где-то далеко-далеко, едва заметные в синеватой дымке золотистые равнины с кое-где раскиданной порослью дикого терновника. Я сяду в лодку и уплыву к этим местам. Там не будет никого, кто бы мог помешать мне выполнить свое дело. Раскрыть свою способность ВИДЕТЬ. Видеть то, что будет дальше. В самом конце, приближающимся с каждым мгновеньем, я избавлю себя от последнего проклятия, наложенного на нас с рождения. Я узнаю еще кое-что. И это будет моим последним желанием…

 

4

 

— Нельзя пить с бомжами, нельзя пить с бомжами, — снова и снова повторял про себя Максим, сидя на ступеньках в темном заплеванном подъезде. — Зачем мне это нужно? Ведь я свободен, совершенно свободен!

Максим посмотрел на левую руку, на дешевые электронные часы. Было без пяти четыре дня.

— До вечера уже недолго, — решил он. — Сейчас я кое-что сделаю.

Он засучил рукав и бросил взгляд на шрамы от изрезанных вен. Потом правой рукой что-то нащупал в кармане и, достав это, поднес к лицу, пристально посмотрел, зажмурился… В руке у него был зажат шприц.

— У меня нет другого выхода, — еле слышно произнес он и, немного погрев инструмент в руке, приставил шприц к коже. — Я сильный, поэтому я верю в это, — он стал медленно нажимать на поршень, выпуская пузырек воздуха. — Я верю в этот чудодейственный яд. Он даст мне силы жить дальше.

С кончика иглы сползла маленькая мутная капелька.

— Не надо пить с бомжами, — еще раз сказал Максим. — Лучше это. Кайф приходит быстрее и держится дольше. И блевать после него не будешь, и перегаром вонять не станет. Я молодой, я должен попробовать все. В четырнадцать лет я перерезал себе вены, потому что знал — смерть выше моих чувств. Сейчас надо уйти и не проститься. Я ведь знаю, что могу. Я все могу. Я сильный и поэтому должен дать силу другим. Те пять людей на диске — они тоже хотят, чтобы я им помог. Кто они, я не знаю, но, наверное, одного из них уже нет. Или скоро не станет. Здесь. И больше. Надо только вдуматься в эти слова — «больше» и «здесь». Большего хочется тому, у которого много есть, но он не получит его. Поэтому он встанет с нами в одну шеренгу. У меня ничего нет и мне ничего не нужно. Те, кому надо больше, возьмут этот шприц вслед за мной. Прямо здесь, в парадной. Ведь они тоже ХОТЯТ этого. Это их последний шанс. В противном случае они все окажутся ТАМ, где несчастье, которое порождает выживание. А надо не выживать, а жить. Так, как этого захочет рассудок. Только тогда обретешь свободу, свободу, как подтверждение своей личности. И получишь то БОЛЬШЕЕ, чего тебе так не хватало. Ведь в этом мире ты не найдешь ни счастья, ни любви, ни понимания. Одно горе, горе, страдания, проклятья. Но как же я ЭТО сделаю? Да так, как ОНИ мне скажут. А смогу ли я удержаться, не уколовшись? Конечно, смогу. Только это моим друзьям не поможет. Но все же я попробую.

Максим аккуратно снял со шприца иглу и заткнул наконечник кусочком жевательной резинки. Затем положил его в карман.

— Авось, пригодится, — решил он.

Он спустился в подвал. Там, освещая себе путь зажигалкой, по колено в вонючей загнившей воде, по осклизлым ржавым трубам он прошел к пролому в стене, ведущему во внутренний заброшенный дворик.

— Ну нет, все же я более слаб, чем думал. Я не должен колоться, иначе это плохо кончится. Но я знаю, что теперь буду делать дальше. Сейчас я уже никого не стану спрашивать об этом. Я ухожу в другой мир. Тот, что здесь, рядом, его долго искать не надо. Попробую еще разок, может, хоть там найду что-нибудь увлекательное. ИБО НЕТ ИНОГО СЧАСТЬЯ, НЕ СУЩЕСТВУЕТ ИНОГО ВЫХОДА, ЧЕМ УЙТИ ИЗ ЭТОГО ГРЕБАНОГО СУЩЕСТВОВАНИЯ! Это дает хоть какую-то надежду на благополучный исход.

 

5

 

Прошло несколько дней. Максим ночевал на вокзале, выпрашивал у прохожих мелкие монеты около станции метро, якобы на проезд, но на самом деле на еду и выпивку. Не так давно он снова начал пить. События последнего месяца настолько утомили Максима, что у него просто не оставалось другого выхода. После одной из таких пьяных ночей он ходил весь день словно в дурмане, а к вечеру решил поехать погулять на окраину, в другой район города.

У Максима было настолько мерзкое настроение, что он, почти целиком движимый интуицией, направился в сторону квартала новостроек, возвышающегося над деревьями парка черными громадами домов и отсвечивающегося тысячами огней внутри. С одной стороны микрорайон был ограничен двумя тихими улицами, а с других — лесополосой и железной дорогой.

По старому шаткому мостику Максим перебрался на дальний берег речки, носящей странное название Кулячка, и прошел вглубь квартала. Возле одного из домов находилась большая помойка, и около мусорных баков стояли несколько человек и разбирали какой-то хлам. Подойдя поближе и присмотревшись, Максим не обнаружил ничего интересного и, остановившись, молча стал наблюдать за людьми.

Вдруг он услышал чей-то окрик.

— Эй ты, панк, иди-ка сюда!

Максим сначала решил, что это было сказано не ему, ибо он совсем не был похож ни на панка, ни даже на какого-то неформала, скорее просто на обычного бродягу. Но тут он увидел, что из-за кустов вышел невысокого роста парнишка лет шестнадцати-восемнадцати. Поначалу Максим чуть встревожился, но потом заметил, что в руке парень держит бутылку с портвейном, и успокоился, так как сам был сейчас не прочь опохмелиться. Пацан наклонился, поднял с земли какой-то небольшой предмет и бросил его в одного из бомжей, попав ему по ноге; тот пристально посмотрел на него. Остальные же быстро собрались и так же быстро ушли, завернув за угол дома, а бомж так и остался стоять неподвижно на месте.

— Смотри, — обратился парень к Максиму и подошел к помойке. — Видишь вон тот чемодан? Дай-ка его мне.

Максим без слов достал чемодан, который оказался довольно тяжелым. Отдав находку парню, он пошел вслед за ним. Ему стало интересно. За кустами, откуда вышел этот непонятного вида юноша, он увидел две скамейки, за которыми сидели еще человек шесть и что-то пили. Среди них были три девушки; голову одной из них покрывала черная повязка с желтой каймой.

Один из парней встал, подошел к Максиму и пристально посмотрел на него. Максим увидел, что у него длинные волосы, а на куртке пришит какой-то металлический значок, наподобие того, который Максим все последнее время носил в своем кармане.

— Ты откуда? — произнес он это медленно, по слогам, словно боролся с заиканием.

— Я?! Я из центра, — ответил Максим.

— Да? Ну ты крут! Иди к нам. А ты кто, панк или гопник? На вокзале ночуешь?

— Да я так… Люблю разную музыку, с панками много тусовался, да и шпану местную знаю…

— А как тебя звать-то? — спросил волосатый и не договорил мысль. — Смотри, — он показал на девушку в повязке. — Это Лена, хочешь, познакомлю? Ну ладно, ты, видно, свой человек. Садись, покажи, что принес.

Максим открыл чемодан. Там, в основном, лежали старые тряпки, но было также несколько пустых пивных бутылок. Первый, низкий, обратился к волосатому:

— Поищи мелочь.

Максим сначала подумал, что он хочет поискать мелочь в его карманах, но волосатый подошел к компании и после нескольких фраз, которыми он обменялся с товарищами, вышел с довольным видом, бойко потрясая рукой, в которой звенели монетки.

— Слушай, — сказал он Максиму. — А у тебя есть какое-нибудь железо?

— Железо? — не понял он. — А тебе зачем? — спросил он, еще не зная, в чем дело.

— Ха-ха-ха! А выпить ты хочешь?

— Разумеется, — ответил Максим.

— Ну, тогда давай мелочь.

Максим без слов вытащил из кармана мятую купюру и несколько мелких монет и отдал все это волосатому. Тот сказал ему:

— Забирай бутылки, — и крикнул остальным: — Мы скоро вернемся, ждите!

Когда они выбрались на тропинку, волосатый снова спросил Максима:

— А как тебя зовут-то, панк?

— Меня — Максим. А тебя?

— Миша. Или Михей, — он протянул Максиму руку. — А кликуха у тебя есть?

— Нет. А зачем? – Максим задал встречный вопрос, который, впрочем, так и остался без ответа.

Волосатый сначала некоторое время молчал, словно пытался выдавить из себя слова, но, в конце концов, замедлил шаг, повернулся к Максиму и произнес:

— Ну хорошо, значит, будешь Максимом. У нас таких больше нет. А ты к кому приехал-то, панк? — он упорно называл его так.

— Не-е-е, я не панк… — ответил Максим.

— А, это ты, что ли? — протянул Миша.

Максим решил, что этот Миша то ли слишком пьян, по нему это трудно было сразу определить, то ли у него не все в порядке с головой. Зачем он по нескольку раз задает одни и те же вопросы? Почему он так странно говорит? Может быть, он наркоман. Всего этого Максим не знал. Успокоив себя на том, что вокруг скамеек было раскидано множество пустых бутылок, и эта компания — скорее всего, просто кучка безобидных любителей выпить-закусить, Максим прибавил шагу и пошел вперед. Пройдя несколько сотен метров, Миша остановился, снова пристально поглядел на Максима и сказал тихо, по слогам, глядя прямо ему в глаза и показывая рукой в сторону подворотни:

— Ту-да.

Они прошли под аркой и оказались на берегу ручья, у моста, через который Максим попал в квартал. Немного погодя, он увидел впереди ларек, и они сдали в него бутылки. Миша купил большую бутылку «Алазанской долины».

Вернувшись в компанию, они обнаружили, что там остались только четыре человека. Две девушки куда-то ушли. Максим стал присматриваться к этим людям. Альберт, как представился ему один, хотя и был с виду намного моложе Максима, говорил басом, причем довольно внятно и логично, и казался самым трезвым из всех. Одет он был в старую потрескавшуюся косуху и имел короткую стрижку. Леша, так звали другого, тоже был невысок, и Максим сразу почувствовал, что с ним как будто что-то неладно, но ничего, кроме, похоже, никогда не стриженой бороды не выдавало в нем его «странности». Он сначала подозвал к себе Максима и сказал ему:

— Садись.

Максим присел на скамейку. Альберт тем временем куда-то скрылся.

— А ты не наркоман? — спросил Леха. — Колесики, кристаллики, машинки? Мда-а… Интересно, — заговорил он.

— Я не наркоман, — ответил Максим.

— Нет?! — как будто удивился Леха. — Что-то по тебе этого не видно. А где твоя фенька?

— Какая еще фенька? — не понял Максим.

— Ну, как ты докажешь, что ты не наркоман?

— А зачем?

— Каждый человек должен отстаивать свое мнение…

— Вот видишь эти руки? — Максим закатал рукава. — Чистые?

— Слушай, а ты на гитаре играть умеешь? — Леха вдруг перевел разговор на другую тему.

— Я немного в детстве учился, а сейчас уже, наверное, все забыл.

— Вот у Славика пианино дома стоит. Ты на пианино умеешь?

— Умею. Чуть-чуть. Собачий вальс сыграю.

— А пианино и рояль — это одно и то же?

Максиму стала надоедать эта идиотская обстановка.

— Вот будет пианино — и сыграю. А кто этот Славик?

— Ха-ха! Да вон, сидит, рядом с тобой.

Напротив Максима действительно сидел, а, вернее, уже почти лежал на коленях у девушки весьма пьяный мужичок примерно одного возраста с Максимом. У него было испитое лицо, а глаза не выражали ничего, кроме желания покрепче заложить за воротник. В девушке Максим тоже не нашел ничего особенного — простые, как будто деревенские черты лица, светлые карие глаза и рыжевато-коричневые волосы до плеч.

— Надя… — промямлил Славик и опустил голову еще ниже. — Мне хреново.

Надя провела ему рукой по макушке, затем медленно встала и помогла подняться другу. Они вдвоем отошли к кустам, но через пару минут вернулись. Было видно, что Славику полегчало. Он обвел компанию мутным взглядом, потом вдруг взял Максима за руку и попросил закурить. Максим ответил, что у него кончились сигареты.

— Черт! Я думал, хоть у тебя есть, — пробормотал он и стал что-то искать под скамейкой. Подобрав с недавно выпавшего мокрого снега грязный окурок, Славик потер его в руке, подышал на него, поднес зажигалку и затянулся. Потом он изрек:

— Я сейчас отрублюсь, — и стал сползать со скамейки.

Надя встала и сказала остальным, чтобы они помогли уложить его на лавочку.

— Надо бы его до парадной дотащить, ведь мы скоро уходим, а он здесь замерзнет.

— А куда вы уходите? — осторожно спросил Максим.

— Мы пойдем в соседний двор, там парадняк теплый есть, а то холодно становится, — ответила Надя.

— Так вы что, уже прямо сейчас?

— Минут через десять, когда девчонки вернуться, они к Барашку пошли.

— Что еще за Барашек? — вырвалось у Максима.

— Да, Коля Баранцев. Есть тут один. Между прочим, они его авторитетом считают, чуть ли не задницу ему лижут.

— А что, он такой крутой?

— Нет, но иногда приносит подурковать, — и добавила тихо: — Но я-то не любительница, понимаешь, а бабам этим больше ничего не надо.

— Они что, наркоманки? — Максим сам перешел на шепот.

— Да тут хуже… Я сама ничего не понимаю. Вот смотри, у меня сегодня День рождения. Я их сдуру и пригласила к себе домой. А они не пришли, и я сама приперлась сюда. Смотрю — сидят. Водку жрут из горла. Вдвоем! Я такая, значит, типа: «Вы че, кинуть меня решили?». А Катюха как посмотрела на меня, так меня аж передернуло. Глаза — блюдца, помада размазана, волосы дыбом — аж жуть. Я спросила: «Что, опять обдолбалась?». Она так помолчала, помолчала и выдает: «Слушай, а где ты была? Мы бегали, тебя все искали!». Я говорю: «Да дома я была! Мы же договаривались!». Ну, она так и отвечает: «Садись, за твой День рожденья выпьем». Ну, я присаживаюсь рядышком и вижу: из кустов этот самый вылезает. Подходит. А сам весь обторченный, дрянью какой-то за километр несет. Я как вскочила, так еле ноги унесла. Думаю, больше…

— Мда-а… — перебил ее Максим. — А как же ты снова здесь оказалась?

— А я домой прихожу, вижу — бабка моя звонит по телефону. Подбегаю — слышу Славкин голос. А знаешь, бабка у меня сумасшедшая. Она как нажрется портвейном, так сразу моим друзьям трезвонить начинает, все выясняет подробности моей личной жизни. Ну вот, я и думаю, что это она опять затеяла. Вырываю у нее трубку, кричу Славику: «Я к тебе сейчас прибегу!». Через десять минут встречаю Славку у его подъезда. Стоит, курит. Я к нему подошла, он тут же предложил мне выпить. Отказываться я не хотела, ведь у меня, считай, сегодня праздник. Мы с ним бухнули чуток, а потом… Я пьяная была, и мы как-то незаметно… — она запнулась. —…Оказались здесь.

Максим подумал, что она хотела сказать «в постели». Надя молча похлопала рукой по скамейке, затем по плечу Славика и сказала:

— Я сейчас.

Максим так увлекся разговором, что не заметил, как исчез Леша. На соседней лавочке сидел, положив голову на колени, Михей, а рядом, облокотившись на него, испытывал пьяное безразличие Славик. Когда же вернулась Надя, Максим спросил ее:

— Зачем нам ждать этих наркоманок? Давай лучше действительно выпьем за твой День рождения!

— Так тебя Максом зовут? — довольно ласково спросила она. — Скоро бабка моя спать ляжет, и мы ко мне домой сможем пойти. Или у тебя есть вписка?

— Вписка? — тут мысли Максима выстроились в одну линию: «Если я скажу «да», то она может не взять меня к себе, а ежели отвечу твердое «нет» — тогда она может догадаться, что я иногородний, или подумать, что на самом деле бомж, или вообще непонятно кто, знакомы-то мы всего меньше часа». Поэтому Максим так сформулировал свою речь:

— Ты знаешь, мне сейчас домой лучше не ехать. Я ведь живу-то, — он рассмеялся. — За триста километров отсюда.

— От жены, что ли, съебал? Или от родителей?

Максим промолчал.

— Понятно… Ты только не переживай. Можешь сегодня ко мне пойти. Выпьем еще…

Максиму показалось, что она действительно его поняла.

— Хорошо, — он посмотрел по сторонам. На скамейке стояла недопитая бутылка «Алазани», а он совсем забыл, что не сделал еще и глоточка. Отхлебнув немного, он посмотрел на Надю.

— Выпей еще, легче станет, — произнесла она.

— За тебя сегодня пью. Вопрос, конечно, не скромный, но, сколько тебе исполнилось? — спросил Максим.

— Шестнадцать… — она слегка замялась.

Максим призадумался.

— А тебе сейчас сколько? — поинтересовалась Надя.

— Мне-то двадцать пять недавно стукнуло…

— Круто! Слушай, а ты панк, что ли?

— Да не панк я, не панк! Что вы все заладили?!

— Ладно. Но ты нормальный парень, я вижу. Давай же выпьем скорей!

— За нас всех! — подхватил Максим, и они с Надей распили из горлышка всю бутылку до самого дна. Максим даже пропустил момент, когда Надя пересела на его скамейку и как-то незаметно прильнула поближе к нему. Алкоголь ударил в голову, он обнял ее и спросил:

— Это ничего, что мы так сидим? Эти наркоманки не вернутся?

— Нет, они уже не придут. Нажрались с Барашком, наелись чего-то опять — ну их теперь на пиздец и проперло. Опят, небось, там оргию строили. Ха-ха!

— Ага! А когда мы к тебе пойдем?

— Да прямо сейчас. Славик, пошли. Михей, тебе домой пора, пьянь подзаборная, — с иронией сказала она. — Алкоголик! — Надя встала. — Сволочь, — тихо произнесла она куда-то в сторону.

Миха поднял глаза.

— Вставай, вставай, — Надя потянула его за воротник. — Опять нажрался, свинья?! Пьяница, да еще и свинья подзаборная, — она уже путала слова.

— А мы что тут все, не алкоголики? — у Михея уже заплетался язык, но на его реплики никто не обращал внимания.

Максим, пока еще самый трезвый из всех, помог подняться Мише, а затем и Славику.

— Как, вы уже уходите? — Михей, похоже, сам не понимал, к кому он обращается.

— Уходим, уходим, — Надя засмеялась.

— А куда мы идем? В парадняк?

— Нет, ко мне домой. Но ты у меня в подъезде трезветь останешься.

— Не-е, тогда я лучше к себе. Бабку твою не выношу. Снова пиздеть будет, как в прошлый раз.

— Ну иди, иди, тебе помочь? Максим, доведи его вон до той двери, он покажет. Мы тебя здесь подождем.

У Нади был доверительный голос, и Максим покорно оставил ее со Славиком.

По дороге Миха несколько раз падал, и Максиму приходилось его поднимать. Когда они уже были на его этаже, он все еще долго не отпускал Максима, нес какой-то пьяный бред и все время держал его за руку. Наконец, они попрощались, Максим взглянул на номер квартиры и расположение дома и запомнил их.

Вернувшись обратно, он застал Славика лежащим под скамейкой, а Надя причитала над ним:

— Бедный! И что же мне теперь с тобой делать? Куда же мне тебя пристроить? Ведь у меня две комнаты, одна — бабкина… — она взглянула на Максима. — Ты?! Надо думать, куда его приютить.

— А он далеко живет? — спросил Максим.

— Да здесь, рядом. Только он ключи потерял, горе-алкаш. Завтра слесаря вызывать придется.

— А просто в подъезд его можно?

— Нельзя. Он поспит на холоде часок-другой, потом начнет куролесить, разнесет все на фиг. Да и ментов тут много, рядом отделение все-таки. Может, его к Гаражу отвести? Кто ж еще возьмет такого!

— Куда? — переспросил Максим.

— Да это наш, со двора. Гаражом все его зовут. Еще на зоне кличку получил.

— А здесь он был сейчас?

— Был. До твоего прихода.

Они вдвоем подняли Славика, и он облокотился на них. Тогда они медленно, спотыкаясь, отвели его в подъезд, поднялись на седьмой этаж и посадили у железной двери тамбура.

— Макс, заходи в кабину, я просто хочу, чтобы не было лишнего шума, — сказала Надя. Она три раза нажала на звонок, и сама зашла в лифт. Они поехали вниз.

— Вот теперь все в порядке. В полном… — последнее слово она произнесла с особым акцентом.

— Сейчас к тебе? — снова спросил Максим.

— А куда же еще! Сначала в магазин, а потом ко мне. Сколько у тебя денег?

— Рублей двадцать пять осталось, — он полез в карман.

— Круто! — обрадовалась Надя. — Нам с тобой еще на литр хватит!

— Да я-то, конечно, хочу еще выпить. Но только за тебя!

— Ну вот, за меня и выпьешь!

Максиму нечего было ответить, и они пошли дальше. По пути Надя расспрашивала его о жизни, об интересах, и Максим сразу заметил, что понравился ей. Так они постепенно дошли до ее дома.

 

6

 

Надя жила в длинном девятиэтажном панельном здании в самом конце квартала. Когда они с Максимом поднялись по лестнице на третий этаж, она открыла дверь. Максим мгновенно почувствовал специфический запах, какой обычно стоит в старых чужих квартирах. Однако он также быстро к нему привык.

Из-за стенки доносилось громкое сопение, и Надя сказала Максиму:

— Сейчас будь очень тихо. Это бабка моя напилась опять. Главное — не будить ее. Проснется — мне уже будет не загнать ее обратно.

Надя провела его в свою комнату.

— Спать будешь здесь, — она указала на кровать.

— А ты где? — спросил Максим задумчиво.

— Я скоро приду.

Когда Надя ушла, Максим стал ходить по комнате и рассматривать вещи. На стенах висело множество плакатов с изображениями известных модных музыкантов, фотографии с концертов; на шкафу стоял старый гипсовый бюст какого-то героя СССР. В дальнем углу громоздилось несколько больших картонных коробок, перевязанных цветным скотчем.

Вернулась Надя.

— Ну как, нравится тебе здесь? — спросила она.

— Конечно. Здесь очень уютно. А чей этот бюст на шкафу? — Максиму было все равно, что говорить.

— Да это бабка моя притащила с помойки, советский деятель какой-то сраный. Он сзади весь ободранный и побитый. Пошли лучше водки выпьем на кухне, только тихонько.

Они прошли на кухню. Посидев немного, поговорив о чем-то, они вернулись обратно, уже достаточно пьяные. Надя погасила свет.

Максим отодвинул занавеску и выглянул в окно. Было совсем темно, даже фонарь над крыльцом не горел. Где-то поблизости прогрохотал трамвай. Максим обернулся и сел рядом с Надей. Вдруг она его обняла и так вкрадчиво сказала:

— Макс, чтоб ты знал… В общем, я не могу сегодня с тобой спать.

— Подожди… Ты же вроде не такая пьяная… Или это уже мне мерещится? У меня и в мыслях такого не было! Всего один день с тобой знакомы… — ошарашено ответил Максим.

— Ладно тебе притворяться. Всем вам, мужикам, одно надо, — она замолчала, потом вновь продолжила: — Вот, действительно, всего какую-то пару часов знакомы… А я… Я ведь не шлюха. Так что давай как-нибудь в следующий раз, когда получше друг друга узнаем…

Максим сначала встал, потом снова сел на кровать, недоуменно посматривая по сторонам.

— Ложись спать, — сказала она. — Ты чего, обиделся?

— Я сегодня много выпил с тобой. За что же мне на тебя обижаться? — Максиму не нравились такие вопросы, и он, как мог, старался выкрутиться из неловкой ситуации.

— За то, что я не шлюха, — промолвила Надя. — Странно так все очень…

— Что странно? Если честно, то я уже месяц не был с женщиной, и не прочь кое-что смастерить вместе с тобой. Но если сейчас не хочешь, то я не настаиваю…

— Когда ты приводишь кого-то к себе и вдруг начинаешь ощущать, что… Так стыдно становится! Я не шлюха! Не шлюха! Ясно? — Надя уткнулась лицом в подушку и заплакала.

— Успокойся, — Максим повернулся к ней и погладил по спине. — Ну что ты как дитя!

— Успокоиться?! — закричала она. — Такое дерьмо вокруг, а ты меня просишь успокоиться?

— Ты что так громко? Бабку же разбудим! — Максим придвинулся к ней и обнял. Но она отвела его руки.

— Не надо. Не сегодня, — как-то более умиротворенно произнесла она и приподнялась. Потом спросила: — Ты раздеваться не будешь?

— Ну, могу раздеться, если хочешь…

— Ладно, я-то не буду, а то ты еще домогаться до меня станешь.

Максим молча отвернулся.

Наутро он очнулся от сильного стука в дверь. Надя уже встала.

— Черт! Семь утра, а эта сволочь так и колотит, — она выругалась. — Блядь, бабка, ты бы еще топор достала! — она повернулась к Максиму. — А ты можешь еще поспать.

Но спать он не хотел. Он должен был поговорить с Надей на трезвую голову. Однако она вышла за дверь, не сказав ни слова.

В комнате было еще темно. Максим лег и закрылся одеялом. Через некоторое время зазвенел будильник, а Максим даже не заметил, как проспал еще два часа. Нади рядом не было. Он кулаком выключил резкий звонок и позвал ее. Она вошла, села рядом и расправила волосы.

— Мне сейчас в школу надо, — она подошла к окну и открыла балкон.

— Ты в каком классе-то учишься? — спросил Максим.

— В десятом… — тихо ответила Надя.

Морозный ветер влетел в комнату и качнул картинки на стене. Максим поднялся и вышел наружу.

Через дорогу проходила граница города, а из окна была видна только узкая полоска гаражей и грузовая железная дорога, а за ней простирались припорошенные ранним снегом поля, и где-то на горизонте, за дальним лесом, виднелся небольшой городок и котельная с высокой трубой. В нескольких местах поле пересекали линии электропередач, то разветвляющиеся веером в разные стороны, то вновь сходящиеся в вереницу бетонных столбов с проводами.

— Я это помню. Где-то я уже это видел… — обратился Максим к Наде.

— Де жа вю… А я ведь знала… — она как-то странно посмотрела на него.

Под окном стояли несколько мужиков, курили и о чем-то оживленно разговаривали. Максим ушел с балкона.

— Слушай… Может тебе хоть сигарет дать? — Надя откуда-то вытащила полпачки «Альянса» и протянула Максиму.

Он взял сигареты и снял с вешалки куртку.

— Чаю бы выпил, замерзнешь…

— Да нет, спасибо, — Максим оделся и, не закрыв за собой дверь, быстро спустился на улицу.

Небо было ясно-голубым, почти фиолетовым, но солнце как-то странно рассеивалось в этой голубизне, его почти не было видно. Настроение у Максима тоже было какое-то смутное, у него появилось неприятное чувство, как будто он предвкушал то, чему не суждено сбыться. С Надей они были знакомы всего одну ночь, но теперь он начал понимать, что эта встреча не была случайной. У Максима где-то в глубине сознания появилась ничтожная надежда. Он должен был придти сюда еще раз.

Он закурил. Потом почти машинально дошел до трамвайной остановки и закурил еще одну.

 

7

 

Надя оставила Максиму свой телефон. Он так же записал ее адрес и выяснил некоторые сведения из ее жизни. Итак, она прописана в Куликове. В Гольденске, городе, теперь ставшим практически родным для Максима, она живет у своей бабушки, и учится в школе неподалеку, в районе Новый. Мать Нади, Алла Алексеевна, долгое время работала воспитательницей в детском саду, но не так давно ее уволили, сославшись на то, что из-за появившихся семейных проблем — разлада с отцом Нади, она стала часто выпивать. Отец же, Борис Александрович, уже много лет как слесарь на местном заводе по производству электрооборудования и, благодаря неплохому заработку, до сих пор кормит всю семью. Бабка Нади — ей шестьдесят пять лет — жуткая пьяница и психопатка. Давным-давно, когда ее дочь была еще ребенком, она работала председателем садоводства в поселке Бурлаково, у Нади там до сих пор находится дача.

Надина компания, скорее всего — обыкновенные алкаши, шпана, которой больше нечем заняться. Настораживало одно — существовал некий Барашек, который снабжал их наркотиками. Возможно, Максим оказался прав, решив, что некоторые из тех людей, с которыми он вчера пил — наркоманы. У него промелькнула мысль, что Надя — тоже гопница и наркоманка, но он невольно ее отбросил. Максиму не хотелось, чтобы девушка, которая ему понравилась, на самом деле оказалась полнейшей мразью. Он решил вникнуть в суть дела, поближе сойтись с людьми, а возможно, и помочь Наде, если потребуется. Хотя в подобную ситуацию он попадал уже не раз, и удачей это заканчивалось не часто, Максим почему-то был достаточно уверен в том, что у него что-нибудь получится.

И вот, Максим решил позвонить Наде с уличного автомата.

— Приезжай, у меня к тебе дело есть, — неожиданно ответила она.

— Когда? — спросил Максим.

— Давай сегодня, часов в пять вечера.

— Ладно. А что за дело? Что-то случилось, или так?

— Нет, ничего. Я просто хочу тебя познакомить с друзьями, которых ты еще не видел.

Максим примчался к ней домой в назначенное время. Надя сама открыла дверь. В прихожей его встретили двое молодых парней. На груди у одного он сразу заметил бросающуюся в глаза футболку с надписью на иностранном языке и белым черепом с костями. Второй, невысокий и рыжеволосый, был одет в цветастый свитер и синие камуфляжные штаны.

Максим разделся, они вчетвером переместились на кухню, и расселись за столом. Надя представила Максиму своих гостей.

— Ну, познакомьтесь, вот это Паша, — она указала на рыжего. — Пашка, это Макс. — они поздоровались. — А вот это Витек, — продолжала Надя.

— Витя, Варвар, Вик, называй, как хочешь, — медленно произнес он. — Ну что, Пашок, доставай бутылку.

Максим наклонился к Наде и сказал:

— Давай выйдем на минутку, надо поговорить.

Она кивнула остальным, и они остались вдвоем.

— Кто это такие? — спросил Максим.

— Они мои друзья, — ответила Надя.

— Нормальные? Не бандиты, не наркоманы?

— Да какие там наркоманы! Бандиты! Ха-ха! Куда им до бандитов!

— А кто они?

— Ну, вроде, панки, — сказала она.

— Ты что, сама не знаешь?

— Да панки они, — повторила Надя куда-то в сторону.

Они вернулись на кухню. На столе уже стояла литровая бутылка водки, а парни раскладывали закуску.

— Вот мы сейчас напьемся, — сказал Варвар, — и никуда не поедем. А ведь нам еще к Симу, в Лопухинку.

— А мы посидим часок, и поедем. Не за рулем же! В крайнем случае, тачку поймаем, — возразил Пашка.

— А у тебя что, деньги есть? — спросил Витек.

— Стохан. Я думаю, хватит. На четверых-то.

— Ты чего, дурак совсем? — сквозь зубы произнес Варвар. — Да лучше мы эти деньги пропьем! Тут еще на литр хватит!

— А ведь действительно, идейка-то заманчивая. Только их не пропить надо, а взять у Сима две дорожки.

— О!!! — воскликнул Варвар. — Хоть одну умную мысль сказал, — в его голосе прозвучал сарказм. — Только бы мусора опять не забрали. В прошлый раз нюхнули, помнишь, ты тогда в неадекват ушел, по улице ходил, орал, что всех ментов замочишь. А когда мусора-то подкатили, у нас же тоже рядом с домом отделение, ты убежал, а мне пришлось за тебя в обезьяннике всю ночь кантоваться, лапшу им на уши вешать. Меня тогда чуть в дурдом не отправили! И всю наличность отобрали…

— Идиот ты, Варвар. Завязывал бы лучше с химией, ведь сам принес и мне дал. Да еще и упрашивал, говорил: «Какие спиды, аж пиздец!». Вот у меня с них крышу-то и сорвало. Небось, еще с добом вперемешку…

Максим внимательно слушал их разговор.

— Надя сказала, что ты хороший чел, — обратился к нему Варвар. — У нас в доме, в Лопухинке, два брата живут. Так они тоже уже лет пятнадцать так «панкуют».

Максим снова подумал, что его здесь держат за пробитого панка или вообще дурачка.

— Ты поедешь с нами к ним? — продолжил Варвар и открыл бутылку.

— Сейчас? Возможно, да. А Надя с нами?

— Конечно. Правда, Надька?

— Вик, ты меня уже достал. В третий раз спрашиваешь! — воскликнула она.

Варвар стал разливать водку по стаканам.

— Ну, давай за знакомство, — сказал он торжественным тоном.

Когда они выпили по первой, он налил еще и произнес тост:

— За то, чтобы Сим нас не подвел! За веселое будущее!

Пашка что-то пробурчал, а Максим после двух стопок почти мгновенно почувствовал знакомый прилив бодрости и остроумия. Он много разговаривал, хотя и не всегда попадал в тему, пытался шутить, расслабленно откидывался на спинку кресла, а когда выпивка подошла к концу, он уже хотел поскорее переместиться на диван и, если не заснуть, то, хотя бы, «побалдеть».

Но вот настала пора ехать к Симу. Пока Максим ничего про него не знал.

Он вышел на балкон — подышать свежим воздухом.

К этому времени на улице совсем стемнело. Странная тишина заставила прислушаться, ввела в какое-то оцепенение, не давала уйти обратно, в теплую, прокуренную кухню. Где-то рядом скрипнуло обледеневшее дерево. Максим вздрогнул и посмотрел вниз. Над крыльцом теперь горела тусклая лампочка, и никого не было. Максим уставился в темную даль. Призрачно светящаяся оранжевая луна выглядывала из-за туч, и они отбрасывали на нее черные тени. За гаражами протяжно завыла собака. Максиму, даже будучи пьяным, вдруг стало немного не по себе, но он не мог оторвать взгляда от этого зрелища. Оно притягивало его, словно гипнотизируя. Усилием воли он заставил себя уйти с балкона. Может быть, именно выпитая водка помогла ему справиться со своими смутными предчувствиями.

На кухне продолжали веселиться. Варвар уже вовсю приставал к Наде. Вокруг них ходил Пашка и сквозь смех громко говорил, что «сейчас некогда дурака валять, что мы так никуда не уедем даже на метро, а останемся здесь навсегда». Морозный ветер немного отрезвил голову Максима, прояснил мысли, но ему сейчас уже не хотелось думать. Он желал веселиться, буянить, пить до потери чувств, еще раз попытаться навсегда забыть прошлые неудачи и гнетущие воспоминания. Он снова хотел с головой окунуться в этот недалекий мирок хоть и не сладкой, но уже навсегда утерянной юности, еще больше погрузиться во все радости и горести такой тусовочной жизни.

 

8

 

Лопухинка в давние времена была пригородом старого Гольденска, но, когда город разросся, стала одним из центральных районов. Дома здесь были старинные, кое-где даже встречались сохранившиеся после войны деревянные постройки прошлых веков. Многие улицы были вымощены булыжником, на других же новый асфальт не клали уже лет тридцать. По бокам некоторых проездов были вырыты широкие сточные канавы с перекинутыми через них ветхими мостками, кое-где забитые обрывками макулатуры и прочего мусора. В конце единственной дороги с более или менее ровным покрытием — Центрального проспекта, идущего от Газопроводной улицы до площади Златовка, близ заброшенной железнодорожной станции Дачная располагался один из главных городских рынков. В середине него стоял огромный памятник достижениям науки и техники. Вокруг двадцатиметровой стелы были высечены из камня различные механизмы и приспособления. Это были и белоснежные мраморные шестеренки, и угловатые гранитные колеса, и даже высеченный из камня автомобиль, во много слоев расписанный граффити всех возможных стилей и цветов. На самом столбе, имевшем прямоугольное сечение, было сделано множество рисунков, показывающих, как развивалась современная наука. На четырех пьедесталах по краям столба стояли, по шесть на каждом, двадцать четыре бюста знаменитых советских ученых. У основания памятника пожилые инвалиды и пенсионеры раскладывали фрукты и овощи для продажи, бомжи и перекупщики вываливали прямо на землю ржавые слесарные инструменты, поломанные телефонные аппараты, сантехнику, радиодетали, кофейники из нержавеющей стали и прочее барахло, собранное по окрестным мусорным бакам. Здесь можно было купить все — от кучки ржавых гвоздей до приличного автомобиля. Кругом царила суета, грязь, помои, пьяные крики из находящейся тут же распивочной. Нелепый монумент совершенно не вписывался как в эту социальную клоаку, так и в историческую застройку района. Возникало ощущение, что какие-то гуманоиды притащили сюда эту громадину, дабы обеспечить вечную память о себе.

Компания, состоящая из трех молодых парней весьма потрепанного вида, и одной девушки, которая полностью была заключительным элементом в этом сборище, появилась в Лопухинке поздним вечером тринадцатого ноября в одном из старых каменных домов на улице Верхние Возичи.

Мраморные колонны, огромный камин у входа, высоченные потолки с кое-где сохранившейся лепниной — все это напоминало о том, что здесь когда-то жили богатые дворянские семьи. Это характерное для Гольденска сочетание величавого и запущенного присутствовало во всем. Вокруг старого лифта наверх шла обшарпанная лестница, и в полумраке любой скрип отдавался пронзительным эхом.

Когда компания поднималась по ступенькам, каждый шаг был подобен удару молота. Раз обернувшись, Максим заметил на одной из стен, освещенной заляпанным пыльным окном, странное изображение, нарисованное кроваво-красной тушью, и остановился. Оно представляло собой диск диаметром чуть менее полуметра, внутри которого по кругу шла вереница непонятных символов, латинских букв, иероглифов. В центре красовалась огромная греческая буква «Пси», обведенная углем; ее концы выходили за край диска. Максим стал всматриваться в знак. Его новые приятели, не оглядываясь, поднимались все выше и выше. Не в силах пошевелиться, он стоял, словно завороженный.

Вдруг где-то наверху резко хлопнула дверь. Максима охватило сильнейшее желание броситься наутек и долго бежать, не оглядываясь. Он сделал шаг вперед и тут же попятился. Прямо напротив него в стене зияла огромная дыра, из которой поддувал ветер, и темнота как будто валила оттуда. Максим почувствовал сильный запах плесени, доносящийся из пробоины.

Тут сверху послышался женский голос, лай собаки и звяканье ошейника. Это его немного успокоило. Он понял, что рядом все же есть какая-то жизнь. Шагов его знакомых уже не было слышно, и он, что есть мочи, помчался наверх, стараясь не смотреть по сторонам, и едва не столкнулся с женщиной. Она семенила вниз по лестнице, и когда поравнялась с Максимом, вскрикнула от неожиданности. Он побежал дальше, а женщина так и осталась стоять на месте, как вкопанная.

На последнем, шестом этаже, на некотором расстоянии друг от друга стояли две ободранные двери. Одна была погружена во мрак, над другой же в пыльной паутине слабо светилась лампочка. Постояв с полминуты в раздумьях и прислушиваясь, Максим слегка дернул за ручку освещенной двери. Она была не заперта. Осторожно заглянув внутрь, он услышал знакомые голоса. В конце коридора горел свет, и Максим направился туда.

— О, еще один пришел, — сказал кто-то, и тут к нему вышел человек высокого роста, но в темноте лицо было видно плохо.

— Сим, — представился человек. — Ну проходи, рассказывай, кто ты.

Такой оборот несколько смутил Максима, и он промолчал, не сразу придумав, что ответить. Тогда Сим проводил его на кухню. Довольно странное зрелище увидел там Максим.

Сим оказался длинным, коренастым, в темных очках, и с густой челкой, местами выбеленной. На нем были надеты дико заношенные и засаленные кожаные штаны, вероятно когда-то коричневые, а теперь какого-то поносно-рыжеватого цвета. Серая клетчатая рубаха была очень широкая и короткая, с многочисленными разрезами внизу, и ткань свисала с нее длинными грязными клочьями. В левом ухе Сима блестела золотая серьга.

Кухня была небольшой. Стены — частично оклеены обоями, а там, где обоев не было — кусками газетной бумаги и холста, сморщенного и почерневшего местами от постоянной сырости и живущей на нем плесени. Посредине помещения стоял большой круглый стол, несколько стульев вокруг него и холодильник рядом. У стены — ванна, газовая плита, ржавый умывальник и два массивных зеленых сундука. В углу — шкаф со старинной аптечкой. У двери — мешок с мусором, по которому ползали несколько жирных мух, и сервант с треснувшим стеклом, доверху забитый пустыми бутылками.

Максим неуверенно присел на стул. Сим — напротив него. У окна курили и о чем-то тихо разговаривали Надя и Варвар. Пашки на кухне не было.

— Кто ты такой? — загадочным голосом спросил Сим.

— Меня зовут Макс, — ответил он, но тут Надя повернулась к столу и села рядом.

— Я скажу, — вступила она. — Это наш человек. — Надя стала рассказывать, как они познакомились.

В этот момент в помещение вошел Пашка.

— Где деньги? — сразу обратился он к Варвару. В его голосе была слышна злоба.

— Вот здесь, — Витек стал рыться в кармане.

— Брось это дело. До добра не доведет, — сказала Надя.

— Я знаю, что делаю, — отрезал Пашка.

— Как хочешь, но я тебя предупредила. А ты, Витенька, зря ему деньги суешь. Лучше бы пошли, да портвейна ящик купили. А то у нас кроме кефира просроченного больше и нет ничего.

— А ведь правду, наверное, говорит, — согласился Варвар.

— Дурак ты, Витек. Баба ничего не понимает, а ты ее слушаешь. Тут же до небес улететь можно.

— Думаю, что на то свет когда-нибудь улетим, — Варвар уже не хотел отдавать деньги.

— Правильно! Ты уже нарком давно стал и порядочных людей в это втягиваешь! — воскликнула Надя. — Каждый день что-то нюхаешь и колеса жрешь постоянно! Ну а ты — что? — она повернулась к Симу. — Ты продашь ему товар?

— Ширево?! — возмутился Сим. — А ты думаешь, оно у меня есть? Будет дня через два, да и то не гарантия. Так подожди, этот же вроде скорости просил?

— А зачем мы к тебе приехали? — заорал Пашка и вплотную подошел к Симу. — Что, со мной проблем захотел? А?! Гони джеф, не то тебя завтра мелом на асфальте обрисуют!

— Ты чего, парень? Охуел здорово, да? Ты вообще кто такой? Не мал еще так со старшими разговаривать? Фильтруй базар, — процедил Сим и встал во весь рост. Потом схватил Пашку за воротник и отчетливо произнес, выдыхая ему в лицо сигаретный дым: — Мы здесь не одни. Ты мудак, и ты знаешь, что со мной шутки плохи.

— Ребята, не ссорьтесь, — сказала Надя.

— А ты вообще молчи, — бросил ей Пашка, но Сим еще сильнее стянул его шею, да так, что тот покраснел, как помидор.

— Урод, девушку обидишь, сам будешь в вентиляторе крутиться.

— Да пошел ты! — Пашка показал Симу средний палец.

— Ах ты, сука эдакая, что, подраться захотел?! — Сим сначала свободной рукой двинул Пашке в челюсть, а потом с силой ударил его ногой в живот. Тот отлетел в дальний угол и неуклюже опустился на сундук. Сим подошел к нему, левой рукой взял Пашку за волосы, а правой — за подбородок и внятно произнес:

— Еще раз так выпендришься, я твоими мозгами дыру на лестнице заделаю. Замурую ее, ясно?!

Пашка что-то промямлил, попытался кивнуть головой, и Сим его отпустил.

— Выйдем в коридор, — обратился он к Максиму, и, когда они остались одни, спросил:

— Ты понимаешь, что здесь происходит?

— Не очень. А Пашка что, буйный?

— Козел он гребаный. Не обращай внимания, он на голову слаб чуток, в детстве таблетками закормили, когда пытался от армии откосить. Тогда и научился всякую гадость жрать, чуть только предложат. Слушай, а ты сам-то как? Употребляешь?

— Давненько уже не пробовал, — ответил Максим.

— А колеса? Спиды? Доб, тизерцин, галоперидол с пивком? Таблетки такие есть, транки например. Если хочешь, я тебя угощу. Вместе захуячим. Такое ощущение! Вот, элениум, например. Ты лежишь на поверхности безбрежного океана, и слабые волны колышут твое тело, твои руки совершенно спокойны, твои ноги чувствуют шелест воды, а над всем этим светит теплое солнце, лучи которого согревают все твое тело. Твой мозг полностью расслаблен, глаза закрыты, но ты все так конкретно понимаешь! Ведь мысли идут своим чередом. Ты переворачиваешься на грудь и оказываешься на своем диване. Но теплота не покидает тебя. Ты открываешь глаза… Прошел целый час, а тебе все еще так хорошо!

— Странно, — произнес Максим. — У меня были совершенно другие ощущения…

— Так ведь и колеса-то другие были. Французские, небось. В них подмешивают что-то перед штамповкой, потом блевать тянет, да и здоровье дороже будет. У меня есть нормальные, без говна этого. Здесь все зависит от твоей собственной настройки. По-сути, как ты захочешь, так и будет. Только в депрессии глотать не стоит — вообще отрубишься и не почувствуешь ничего.

— Скажи, — живо спросил Максим, явно заинтересовавшись. — А ты сам часто глотаешь?

Сим внезапно изменился в лице, побледнел и вдруг перешел на другую тему.

— Ты уже был в нашем обществе?

— Нет, никогда не был, — быстро среагировал Максим.

— Ладно. Пойдем за бухлом сходим, я тебе по дороге расскажу.

Пока они спускались, Сим все время молчал. Только когда они прошли по малозаметному узкому коридору, ведущему от лифта на задний двор, и оказались на небольшой автостоянке, он взял Максима за плечо, наклонился над его ухом и тихо произнес:

— Я сейчас представляю тебе наш маленький Клуб. Пока в нем всего пять человек, но если ты любишь хорошо развлечься, то можешь в него войти.

— Как? — спросил Максим. — Что же это за Клуб?

— Тебе надо принести пятьсот рублей в общак и переговорить с наставником.

— Каким еще наставником?

— Ну, который наставляет… — он замялся. — На путь истинный, в общем.

— Истина? А где она?

— В тебе. Ты же любишь веселиться? Ты же не дурак? Пойми, истина — в счастье высшего наслаждения.

— А где же тогда счастье?

— Оно тоже заложено в самом человеке. Люди раскрываются в состоянии счастья.

— А как понимать этот принцип?

— Высшее наслаждение — это наша цель. Человек может совершить ритуал очищения. Сначала раскроются все качества его — и плохие, и хорошие. Он научится жить по-новому, по-другому ощущать окружающий мир, общаться с людьми. В ритуале задействованы все силы человеческого разума. Из подсознания высасывается вся грязь, все неприятные воспоминания и негативные эмоции выплескиваются наружу. Затем человек обдумывает свои неудачи и переосмысливает их. Ведь, как говориться, нет горя без добра. Он понимает, что все сотворенное им принесло только пользу. Поэтому человек не чувствует давления на душу и начинает испытывать только лучшие чувства. Например, если ему когда-то была нанесена серьезная психологическая травма, то он больше этого не осознает — ведь теперь он знает, что все для него только во благо. А в будущем он учится не ощущать боль. Все отрицательные эмоции сходят на нет. При этом он уже не способен будет хоть как-то навредить другим людям…

Они все шли и шли по темным улицам, через проходные дворы, гаражи, заборы, помойки, и Максим думал, что эта дорога никогда не кончится. Ему казалось, что он никогда не поймет, как от прогулки по таким трущобам, где из любой подворотни внезапно может выйти толпа гопоты, отнять все ценное и раздеть догола, напоследок пару раз ткнув ножом, возможно испытывать истинное наслаждение, а не страх за свою жизнь.

— А почему ваше общество называется «Клубом»? — спросил он.

— Так повелось еще с самого его основания, когда старый наставник был жив, — ответил Сим.

— Кто это?

— Гарик. Он покончил с собой. Давай лучше о другом. Может быть, ты знаешь, что в сердце каждого из нас таится Антихрист. И его надо изгонять. И чем быстрее это случится, тем лучше. И тем меньше времени понадобится для восстановления здоровья.

— Здоровья? Вы лечите людей?

— Нет, но мы их исцеляем.

— Но разве в любом из нас сидит дьявол?

— Конечно. Но вот только немногие об этом знают. Немногие осознают, кто они.

— Своеобразная чистка памяти?

— Ни в коем случае. Наоборот, человек должен знать о себе все. И во всей полноте развивать свои лучшие качества. А худшие — не загонять внутрь, как это делает большинство, тем самым портя жизнь себе и окружающим, а как бы переполюсовывать, таким образом ставя их наравне с лучшими.

— Что же, если человек совершил преступление, то он будет уверен, что сделал это во имя добра?

— Нет, ты не понял. Ему просто не понадобится грабить, убивать и насиловать. Он в реальном мире научится жить в гармонии с самим собой и остальными. Ведь мир, какой бы он ни был, — сам по себе воплощение гармонии. И нарушить ее практически невозможно, для этого потребовалось бы уничтожить Землю. А если преступник что-то осознанно совершил, то он в любом случае думает, что сделал это во имя справедливости, или просто по ошибке, случайно. И оказывается прав, если его оправдывают.

— А как же маньяки, садисты и прочие нелюди?

— У этих людей изломанная психика. Они просто не ведают, что творят. Это как в Библии сказано. Они не способны к логическому мышлению. Таких у нас никогда не было, а те, кто к нам приходил после зоны, а их тоже немного, просто очень сильно изменяются.

— Реинкарнация, что ли? — усмехнулся Максим, которому уже успел изрядно надоесть весь этот малопонятный ему разговор.

— Психологическая. Ведь зона многих ломает. Но за год существования Клуба еще ни один человек из нашего окружения не попал в тюрьму. Мы придерживаемся тех постулатов, которые дала нам религия. Мы никогда, повторяю, никогда не провозглашаем зло добром. Зло — оно само по себе, и его надо изгонять из тела и души. Понятно?

Сим постепенно поднимал голос и так увлекся собственной речью, что постоянно спотыкался о булыжники или ударялся в темноте о какой-нибудь угол. Максим вообще перестал понимать, что за бред он несет. Но старался не подать виду, хотя был не в настроении оттого, что уже почти успел протрезветь.

— Интересно, — задумчиво сказал он. — А у вас все-таки есть какая-нибудь религиозная подоснова?

— Собственно никакую конкретную религию мы не исповедуем. Но часто для проведения ритуалов мы берем материалы многих культов, даже сатанизма, — почти экстатическим тоном произнес Сим.

 — Секта?!

— Какая секта! Мы занимаемся очищением души, а не проповедями. Сатанизм мы изучаем, чтобы лучше понять того или иного человека, другими словами, узнать, что хочет дьявол внутри него. Многие прошли через психиатрическую лечебницу, потом оказались у нас. Мы помогли им, и они так рады, так рады! — воскликнул Сим и снова еле удержался, чтобы не упасть, зацепившись за обрезок арматуры, торчащий из-под снега.

Максим понял, что надо, наконец, поменять тему, потому что уже едва сдерживался, чтобы с размаху не ударить соседа локтем по щеке. Но оставался еще один вопрос.

— Чему же они рады? — задал он его Симу.

— Теперь перед ними пролегла линия правды. И еще… Ты, наверное, и сам еще не знаешь, что тебя привело сюда…

 

9

 

— Сим, остановись! — кричал Пашка, когда тот замахивался на него бутылкой. — Я отдам тебе деньги! Прямо сейчас!

— Да ты, урод, хоть знаешь, сколько ты мне уже должен? За всю жизнь не расплатишься! Ты, мудак недоношенный, еще и девушку обидел!

Надя сидела в углу на мешке с мусором, закрыв лицо руками, и плакала. Рядом лежал Варвар, раскинув руки и широко открыв глаза. Над ним стоял Максим и, слегка покачиваясь, держался рукой за холодильник. На полу было несколько свежих капель крови. В ванне — разбитая бутылка из-под портвейна. Во всю мощь грохотал магнитофон.

У Пашки уже был разбит нос.

— Гнида, если это милиция приехала, ты один будешь за все отвечать! — орал Сим.

В дверь действительно позвонили. Сим выключил музыку, бросил бутылку в форточку, сгреб осколки в ванне и открыл воду. Наскоро умывшись и чуть причесавшись, он, засунув в рот кусок бутерброда вместе с ментоловой жвачкой, пошел к выходу.

— Кто это? — сердито спросил он. — Обалдели?! Три часа ночи!

— Мы из милиции. Откройте дверь, — ответили снаружи.

— А мы не вызывали, — старался спокойно говорить Сим, но у него это плохо получалось.

— Это у вас тут погром? — и тут же послышался другой голос:

— Да мы это, мы, все свои!

— Кто это — мы? — спросил Сим настороженно.

— Кто, кто! Жопа в кожаном пальто! Госнаркоконтроль!

— Питон, что ли? Еб твою… — Сим открыл дверь.

— Дурак ты, Геннадий Васильевич, просто идиот. Как ты еще в таком шуме наш звонок услышал? Твоя соседка снизу ментуру вызвала пять минут назад. Собирайся резко и сваливай. Отделение-то рядом. Сколько их там у тебя, торчков твоих?

— Много, — пробурчал Сим. Он побежал на кухню и тут же стал давать указания остальным. — Макс, ты быстренько пакуй Витька. Пашка, успокойся, возьми полотенце, приложишь к роже. Ты вообще знаешь, что, может быть, всю хату спалил, гондон? Надя, ты встанешь? — он подошел к ней и шепнул на ухо: — Мусора сейчас приедут.

Она медленно убрала руки с лица, но через секунду вскочила. Максим потянул Варвара за руку, тот сел на полу. Дернув его за шиворот, Максим с трудом поднял его.

— Ни хуя себе, какой тяжелый, — сказал он, после чего вся компания вышла на лестничную площадку.

Сим погасил свет, затем подошел к распределительному щитку у входа в квартиру, открыл его, выкрутил оттуда предохранители и спрятал их за косяк двери. После чего все кое-как спустились вниз и, завернув в боковой коридор, через черный ход попали в большой неосвещенный двор, в котором стояли несколько занесенных снегом брошенных машин и огражденная сеткой площадка с мусорным баком. Две ближайшие стены дома были глухими, а в дальней горели только два верхних окна в мансарде, поэтому было очень темно.

Вдруг помойка озарилась двумя лучами яркого света. На кирпичной стене появились синие отблески. Из подворотни выехала милицейская машина и осветила почти все пространство вокруг.

— Бежим! — крикнул Сим, и вся компания помчалась в дальний конец двора, к узкому проходу между гаражами.

Впереди стояли еще более узкие строительные леса, каждые несколько метров сворачивающие в сторону и таким образом огибающие стройплощадку в соседнем дворе-колодце. Рабочих не было, только наверху высокого подъемного крана горел прожектор, освещая густо падающий снег. По одному забежав в этот мышиный ход, семь человек быстро обогнули кран и скрылись в темноте. Как только они просочились через леса и оказались на безлюдной булыжной дороге, сзади послышался топот и громкие крики приближающихся ментов.

— Стоять! Стойте, мы вас всех видим! Все равно не уйдете, ублюдки!

— Мы их почти догнали! — заорал еще кто-то из них.

Сим бежал быстрее всех, и за ним едва поспевали остальные. Злобно матерясь, они перескочили глубокую канаву с лежащими внизу трубами и проникли в небольшой заброшенный сквер перед старой детской больницей. Менты их догоняли, расстояние между Пашкой, а он бежал последним, и тремя людьми в форме и с фонарями стремительно сокращалось. Глаза уже привыкли к темноте, и компания хорошо ориентировалась, быстро миновав больницу.

Дальше был только один путь — перепрыгнуть через десяток мусорных бачков, плотно приставленных друг к другу и перекрывающих проезд по улице, спуститься с пригорка в длинную, похожую на туннель подворотню, завернуть к высокому фабричному зданию, по внешней железной лестнице подняться на крышу, снова спуститься вниз, но уже через чердачные перекрытия, и попасть на брошенный склад трамвайного завода. Оттуда можно было проникнуть в подвал, по темным переходам дойти до бывшей станции водоочистки и, закрыв за собой массивную чугунную дверь бывшей котельной, сесть на мешки с хлорной известью и немного передохнуть.

С разбегу компания перемахнула через ряд круглых бачков. Кто-то нечаянно опрокинул один из них, и тот с жутким грохотом покатился вниз, к подножию холма. Ближайший двор раньше отделял глухой брандмауэр, а потом, когда его снесли, здесь поставили невысокий железный забор. Бачок докатился до него и, только с силой ударившись об угол незапертых ворот, наконец, остановился.

— Они там!!! — заорали из-за забора. Оказалось, что менты каким-то образом опередили компанию, но явно не могли понять, куда она девалась.

— Где это — там?! — в наступившей тишине очень хорошо были слышны их голоса.

— Ты видишь эту бочку? — спросил первый.

— Откуда она здесь взялась? — спросил второй.

— Из-за забора! Не тупи.

— В тот двор! — скомандовал третий.

Тем временем Максим и его приятели уже поднимались по хлипкой лестнице старого цеха. Максим забрался на крышу первым и спокойно мог наблюдать за округой, так как остальные залезали очень медленно и осторожно.

Здание старинной бумажной фабрики, когда-то перестроенное под нужды трамвайного завода, было всего в шесть этажей, не считая чердака, но, по сравнению со стоящими рядом невысокими домами, казалось небоскребом. С него хорошо просматривался город в радиусе нескольких километров, даже ночью, благодаря обилию фонарей и неоновой рекламы в отдаленных районах, свет которых немного доходил и до сюда.

Максим подошел к краю крыши и посмотрел туда, откуда они прибежали. Рядом с помойкой теперь горел костер, от которого во все стороны распространялся едкий черный дым.

Около костра стояли три человека в фуражках и еще несколько мужиков с железными прутьями в руках. Максим лег.

— Они здесь были? — громко спросил мент, и к нему тут же вышел один из мужиков.

— Конечно! Вон туда побежали, — ответил тот и показал рукой в сторону цеха. — Я одного козла хорошо знаю. Когда я тут на днях провода старые обжигал, ну, на медь, понимаете, только отлить отошел, смотрю, этот подходит. Со штуковиной такой, вроде гантели. Тихонько так подкрадывается, сзади, сука. Так я тень на заборе вижу, костер-то горит, ну, я среагировал моментально, огрел его тогда прутом. Несильно, правда, он убежать сумел. Туда же, куда и сейчас.

— А как он выглядел? — спросил второй милиционер, явно заинтересовавшись.

— Да такой длинный, плечи широкие, в очках еще был.

— В каких очках?

— Темные такие, чтобы глаз не было видно.

— Ясно. А с ним еще кто-нибудь был? — он кого-то набрал по рации.

— Был. В стороне стоял, вон там, у ворот. Но я его не разглядел. Как только длинный убежал, так тот сразу за ним.

— А этот, первый, говорил что-нибудь?

— Да ничего он не говорил. Только мямлил что-то себе под нос, языком еле ворочал. А, да, вспомнил еще. По-моему, его Геной зовут. Я еще голоса какие-то из-за забора слышал, вроде перед тем, как ко мне подойти, они что-то обсуждали, но я вначале не придал значения. А тут слышно-то хорошо! В общем, понял только, что кто-то из них — Гена.

— Интересно… — в один голос сказали два мента. — Слушай, а ты не поможешь нам его найти?

— Да я и не знаю о нем ничего. Один раз видел, и все. Зачем мне такая ответственность? Ведь я и ошибиться могу.

— Пузырь тебе поставлю, если найдешь!

— Ха-ха! Пузырь! — возмутился мужик. — Да я и за ящик на вас работать не стану. Все, что знал — сказал. А большего не ждите.

— Не найдешь — тебя самого посадим, — вступил третий мент, который все это время молчал.

— Шутите, что ли? — мужик усмехнулся.

— Нет, не шутим, — милиционер отвернулся, явно поняв, что от него не получится еще чего-то добиться, и кивнул своим напарникам.

Они втроем стали спускаться под гору. Через какое-то время мужик закричал им вслед:

— Долго искать будете! — но те были уже далеко.

 

10

 

В стене над бетонным навесом у входа в подвал было проделано небольшое отверстие величиной с кулак. Сим протянул туда руку и через минуту вместе с горстью песка вытащил небольшой огарок свечи и коробок спичек.

— Теперь нам придется сидеть здесь до рассвета. Даже портвейна не попить, — с сожалением в голосе сказал он и зажег свечку, вставив ее в консервную банку, которую подобрал с пола.

Все расселись поудобнее и затянулись сигаретами, которые раздал Сим, потому что своих ни у кого не оказалось. Только Максим, съежившись, сидел у стенки, засунув ладони в рукава и положив голову на них.

— Да, видно, этим ребятам не раз приходилось здесь ночевать, — вздохнул он и повернулся к Наде.

— Такой холод, кошмар, ужас! — тихо воскликнула она и придвинулась ближе к Максиму.

Он посмотрел ей в лицо и обнял за плечи.

— Уже теплее, — игриво заметила она. — Почему мы не взяли с собой портвейн?

— Ты чего? — не понял Максим. — Какой портвейн? Ты забыла, почему мы здесь оказались?

— А, да… Ну ладно, с Симом не соскучишься.

Внизу, под плитой, булькала теплая грязная вода, сочившаяся из проржавевшей канализационной трубы. Из открытой двери котельной сильно несло хлоркой. С внутреннего карниза под потолком свисали огромные острые сосульки, и, казалось, упадет сейчас такое копье на кого-нибудь и заколет насмерть.

Пашка медленно встал, по выступам стены забрался на самый верх и сорвал одну из них.

Он был без перчаток, и сосулька выскользнула у него из рук и грохнулась прямо между Симом и Варваром. Осколки разлетелись в разные стороны, несколько попало Симу по голове.

— Сука, гнида паршивая, козел рогатый!!! — Сим вскочил, не помня себя от гнева, и заорал так, что, казалось, стены дрогнули, а с потолка посыпалась штукатурка.

— Ты, мудак, быстро слез оттуда!

Все посмотрели на Сима, как на шального. Да он и был таким: разве нормальный человек станет так орать, даже просто громко разговаривать в таком месте, где кругом шарят менты, только и думая о том, как бы найти компанию.

— Сматываем удочки, — шепнула Надя Максиму. — Сейчас эти полудурки здесь войну начнут.

Они вдвоем встали и незаметно спустились по ржавой железной лестнице на пол первого этажа. Сначала осторожно ступая по тонкому льду, затем по наклонному конвейеру, они проникли в подвал, где было на удивление довольно сухо.

— Помоги мне поднять эту штуку, — сказала Надя.

Они вместе отодрали от пола заледеневший лист валявшейся здесь толстой фанеры и поставили его в дверной проем. Все это происходило в пламени зажигалки, которая шипела и брызгала искрами. Чтобы экономить газ, Надя периодически выключала огонь, и тогда они оставались в полнейшей темноте. Сверху были слышны крики и звон разбитой бутылки.

— А это-то они откуда взяли? — удивилась Надя. — Ведь портвейна-то у них вроде не было.

Тут Максим вспомнил, что у Питона из-за пазухи торчала бутылка, но только не винная, а пивная.

— Посидим здесь минут десять, пока эти успокоятся, — решил Максим.

Он взял у нее зажигалку и стал бродить возле стен. В самом дальнем углу он обнаружил маленькое зарешеченное окошко, сквозь которое едва сочился тусклый лунный свет. Найдя пару деревянных ящиков и поставив их один на другой, Максим залез на них и выглянул наружу. Несколько прутьев решетки было отогнуто, и чтобы вылезти на улицу, требовалось выбить кусок толстого стекла. Он подозвал Надю.

— Скажи-ка, а этот цех никак не охраняется?

— Конечно, нет, — ответила она.

— Тогда давай сбежим.

— Сбежать? Куда? Сейчас?

— Разве тебе не наскучило торчать в этом чертовом подвале?

— А как же менты?

— Причем здесь менты? — попытался успокоить он Надю. — Во-первых, они пошли не в эту сторону, а во-вторых, чтобы попасть на территорию фабрики, им бы пришлось сделать огромный крюк. Едва ли они догадаются лезть через крышу, — Максим, хоть и был здесь впервые, прекрасно ориентировался в замкнутом пространстве.

— Ты уверен, что у нас получится? — недоверчиво спросила Надя.

— Уверен, — утвердительно ответил Максим.

— Ну тогда полезли, — согласилась она, и первая взобралась на ящики. — Прямо, как побег из заключения! Фантастика!

— Ты чего, совсем дура? — вырвалось у Максима, — Какая на хуй фантастика?

— Лучше дай какую-нибудь железку, — попросила Надя.

— Слазь, — Максим сам поднялся к окошку.

Держась одной рукой за решетку, он развернулся и, закинув ногу, с силой ударил по стеклу тяжелым ботинком. Оно со звоном разлетелось, и мелкие осколки посыпались на пол. Максим высунул голову в образовавшийся проем. Он увидел небольшую пристройку к цеху и нагромождение каких-то бочек. Максим спрыгнул на пол.

— Тебе помочь? — спросил он Надю, которая карабкалась наверх.

Он посадил ее к себе на плечи, и она без труда выбралась наружу. Максим подтянулся и сделал то же самое. Оконце находилось прямо на уровне земли, и он лег, чтобы отдышаться.

— Теперь нам надо как-то перелезть через забор, — сказала она.

— Ты хорошо знаешь это место? — спросил Максим.

— Лучше не бывает.

— Тогда ведешь.

Обойдя штабеля старых бочек, они пошли по бетонной дороге, проложенной вдоль сточной канавы, то и дело спотыкаясь о ржавую арматуру, торчащую из разбитых щелей. Так они шагали почти километр. Позади уже остался погруженный во мрак цех, очертания каких-то других построек, колодцев, отстойников, груды разбитого заводского оборудования, станков, огромные горы мешков и коробок из-под каких-то химикатов, заброшенные склады и ангары. Невдалеке от дороги был поставлен трехметровый бетонный забор с натянутой поверх него колючей проволокой. В том месте, где он упирался в бывшую проходную, Максим с Надей свернули с дороги.

— Какие-то уроды дверь заколотили, — сказала Надя. — Придется лезть через верх или вышибать. Хорошо, она хоть наружу открывается.

Максим разбежался и изо всех сил пнул дверь ногой. Она не поддалась. Тогда он поднял с земли обрезок толстой железной трубы и еще раз ударил, но снова безуспешно.

— Дурачок, на замок посмотри, — усмехнулась Надя и дала ему зажигалку.

Максим поднес огонек к замочной скважине и произнес:

— Да, без фомки здесь не обойтись. Новый поставили явно, козлы.

— Тогда давай через верх попробуем, — Надя полезла на крышу. — Ты осторожнее, здесь все железо дырявое.

Теперь они уже стояли на самом краю. Между ними и свободой было три с половиной метра прыжка. Внизу был навален сугроб грязного снега, перемешанного с осколками льда. К проходной подходила широкая дорога, освещенная одним фонарем. Вокруг раскинулся обширный пустырь, а за ним горели редкие огни жилых кварталов.

— Прыгай за мной! — вдруг крикнула Надя и исчезла.

Максим зажмурился. Через секунду он почувствовал, что упал на снег.

— Ну что же ты прямо на меня! — она рассмеялась.

— Не переживай, мы уже на воле, — почти радостно сказал Максим.

Они выбрались на дорогу и быстро пошли в сторону домов. Перейдя широкую линию газопровода, они попали в другой район. Только там, в Коробицыно, уже под утро они расстались возле станции метро.

 

11

 

— Приезжай завтра вечером на Савинский вокзал. Мы можем выбраться отсюда на какое-то время. Не беспокойся, прошедшее не повторится, — Надя говорила тихо и без лести.

Максиму почему-то не хотелось спрашивать, куда именно они поедут. «Что было — то было, а что будет — того не миновать», — сказал он себе. — «А может быть, я просто такой слабовольный?» — продолжал думать он. — «Хотя… Кто его знает. Да и зачем я вообще тут нужен? Сим, хоть он и сумасшедший, правильно сказал. «Все к лучшему». Возможно. Но в остальных его словах истины нет никакой. Все это бред, конечно…»

С этими мыслями Максим еще какое-то время слушал короткие телефонные гудки, но потом повесил тяжелую трубку таксофона на облезлые рычажки. Он спустился в сырой, но довольно теплый подвал и заснул на свалявшихся вонючих тюфяках. А когда на следующий день поехал встречаться с Надей, купил себе две бутылки крепкого пива, но только тогда, когда их выпил, вдруг понял: «Какой же я все-таки дурак! Конечно, я выберусь. Но что будет с ними, несчастными? С Надей? Она же пропадет…»

Но было уже поздно. Сейчас они шагали вдвоем по проселочной дороге от небольшой станции, километрах в пятидесяти от города.

— Ну, вот мы и пришли, — сказала Надя и толкнула калитку. — Здесь моя дача.

Большой деревянный дом, покрытый выцветшей желтой краской, стоял на берегу узкого ручейка. Из трубы выходил дымок, а внутри горел свет. В зашторенных окнах проскакивали и исчезали темные блики.

Максим с Надей вошли внутрь. В сенях стояла только маленькая печка-«буржуйка» и ящик с какими-то железными крюками. Надя открыла вторую дверь.

Нехитрое убранство главной комнаты представляло собой громадный дубовый стол и такие же нелепые грубо сколоченные стулья вокруг него. На них сидели несколько человек. Максим заглянул в соседнюю комнату. Там стояли, вплотную одна к другой, три кровати, на которых спали еще человек пять, причем двое из них лежали прямо на полу, подстелив под себя какие-то грязные тряпки. В углу стояла старая газовая плита. Но Максим обратил внимание не столько на людей, сколько на то, что лежало под их ногами. Это были десятки, если не сотни, винных бутылок, многие из которых были разбиты, а осколки покрывал толстый слой пыли и плесени вперемешку с рыбными костями, окурками, иглами от шприцев, мокрой рваной газетой. Прямо над столом на стене висел простреленный в нескольких местах ржавый лист с нарисованной на нем мишенью. Из «кухни», как про себя окрестил эту комнату Максим, выходила дверь в узкий коридор. Там было совершенно пусто, даже, казалось, прибрано.

— А, вот и еще двое пришли, — Максим вспомнил, что эту фразу он уже от кого-то слышал. Но никого из знакомых лиц он не увидел. — Ты что-нибудь пил сегодня? — к нему повернулся бородатый мужчина в тельняшке и с кожаными подтяжками на плечах.

— Нет. Не пришлось, — скромно ответил Максим.

— Молодец! Правильно, самое лучшее только у нас! — с этими словами человек откуда-то из-под стола вытащил большой графин в синей пластиковой оплетке и два стакана. — Налить тебе?

— Что это такое? — спросил Максим.

— Да ты понюхай, понюхай! — мужик стал совать бутылку прямо ему в лицо.

— Так это же самогон, — догадался он.

— Именно! Я сам его делал, — мужик налил мутную жидкость в стаканы. — Ах, радость ты моя! — он погладил бутылку. — Давай выпьем за знакомство!

Они с Максимом чокнулись стаканами и разом проглотили содержимое. Максим уже не удивлялся тому, как его здесь приняли.

Он взял Надю под руку и вывел на улицу.

Шел мелкий снег, таявший, как только долетал до земли. Они дошли да калитки и выбрались на дорогу. Только тогда Максим заметил, что дома в этой деревне — в большинстве своем заброшенные или сгоревшие. Мрачное зрелище представляла собой улица, на которой вместо изб — лишь обугленные кирпичные печи, да иногда ветхие срубы с заколоченными кое-как оконными проемами. В полутьме эта картина казалась весьма зловещей, и Максиму стало довольно неприятно.

— Надя! Зачем мы сюда приехали? — спросил он.

— Что, страшно? — она зло усмехнулась. — Когда пять лет назад мы сюда приехали летом и обнаружили два десятка сгоревших дворов, почти вся улица, было гораздо страшнее. Просто ты еще не привык.

— Да… Ни хуя себе не привык… — еле слышно произнес Максим. Потом прибавил: — Да я собственно не это имел в виду. Ты ведь обещала мне, что прошлое не повторится.

— А разве оно повторяется? — Надя сделала недовольное лицо.

— Пойми, мне не нравится эта компания. Твоя компания.

— Не нравится? А о чем же ты думал, когда сюда ехал?

— О тебе.

— Ха! Да ведь я вижу, что ты обо мне думаешь.

— А это неправильно?

— Послушай, ты нормальный парень. Зачем тебе все это?

Максим знал, что сказал какую-то глупость, но никак не мог понять, какой из этого вывод сделала Надя. Он решил, что пока не стоит ей говорить о своем предчувствии. «Что я совершил неправильно? Жизнь, которая всегда шла, как часы, вдруг дала неверный ход. Что теперь может случиться? Ведь иначе уже нельзя, повернуть назад можно только стрелки этих часов, а время-то не воротишь! Боже, каким же я стал фаталистом! Я хочу помочь и себе, и Наде» — размышлял Максим по дороге к Надиному дому. Но внутренний голос словно боролся с разумом, постоянно напоминая ему: «Ты дурак, ты просто полный идиот. Зачем ты сюда влез? Твое дело мыслить и созидать, а не бороться с законченными алкашамии». И вот в этот самый момент, когда он был уже на пороге, то внезапно понял: «Ничего, они еще плохо меня знают. Я докажу этим безумцам, что я сильный. Я разрушу эту гнусную ячейку. Но Надю я им не отдам. Чьей угодно кровью за нее заплачу…»

Вдруг Максим вспомнил нечто такое, отчего едва не споткнулся посреди ровного места.

— Ты чего так задумался? — спросила его Надя.

Максим встал неподвижно, спиной к ней, словно был пойман пришедшим в его голову озарением. Он медленно протянул руку в левый карман и вытащил оттуда ЗНАЧОК.

— Надька… Смотри-ка, — обратился он к ней. — Ты не знаешь, что это? — Максим положил значок на ладонь.

— Э-э-э, Максим, либо ты мудак, либо я и вправду уже себя не помню. Где ты его взял?

— Нашел. Ладно, ты мне скажешь, что это за хрень?

— Вообще-то, если быть честной, я тебе скажу. Это мой значок.

— Что за чертовщина?! Он уже две недели у меня лежит, а я знаю тебя три дня. Где ты его потеряла?

— Дай сюда, потом скажу.

— Не-ет, ты мне сначала скажешь, иначе не отдам.

— Отдашь! Охуел? — довольно громко сказала Надя.

— Потише, эта штука никуда от тебя не денется, — спокойно ответил Максим.

— Блядь, я сейчас Варяга позову! Народ! Идите сюда! — закричала она.

Максим посмотрел на дом и увидел, что в окне кто-то зашевелился.

— Тебе что, разборки нужны? — он взял Надю за руку, но она тут же вырвалась и стала барабанить кулаками в оконное стекло.

— Знаешь, мне не привыкать, — она резко повернулась к Максиму. — Но не будь говном, отдай его мне.

— Хорошо, — согласился Максим.

— Вот так лучше, — сказала она и крикнула тем, кто был в доме: — Ребята, все нормально! Ничего больше не надо.

Максим услышал, как в доме несколько раз хлопнула одна и та же дверь, но наружу никто не вышел. Надя наклонилась к уху Максима и тихо произнесла:

— Ладно. Я тебе расскажу. Просто я в трамвае его выронила. Трамвай ушел, а я так и пошла на вокзал.

Теперь Максим все понял. Та девушка, которую он видел в трамвае лишь со спины, и была Надя.

«Невероятное совпадение! А что же еще сбудется из того, о чем я думал, пока этот значок был у меня? Значит, Надя действительно одна из тех сгорбленных фигур, высеченных на маленьком железном диске. Хорошо. Но кто же тогда остальные? Конечно, я многое знаю, но я не думал, что могу еще и видеть будущее».

Максим все еще держал значок на ладони. Ему показалось, что диск как будто пытается что-то сообщить. Причем что-то очень важное. Максим сжал руку в кулак и закрыл глаза.

«Леха и Миша. Они. Они — избранные. А другие, возможно, уже умерли. Но когда и при каких обстоятельствах? А главное — ЗАЧЕМ?! И еще. Я не должен больше общаться с Надей. Сегодня — последняя ночь».

Максим протянул значок Наде. Она сразу же спрятала его и с испугом посмотрела на Максима.

— Тебе нехорошо? О чем ты сейчас думал? Скажи.

— О смерти… — тихо произнес Максим и отвернулся, еще раз взглянув на Надю. Затем, постояв еще немного с опущенной головой, медленно вошел за нею в дом.

 

12

 

— Надя, где работает Леха? — после бутылки паленого портвейна Максим уже мало что соображал. Единственное, что он твердо помнил — Леха — один из спящих в каморке возле кухни — именно тот Леха, с которым они пили на днях в Лопухинке.

— Максим, ты уже кое-что знаешь. И я не буду от тебя скрывать то, что ты и сам видишь своими глазами. Он работает на мусороперерабатывающем заводе. Оператором конвейера.

— Неужели это стало для меня так важно? Он что, теперь, — мой друг?

— Какой он тебе друг?! Ты что, идиот? Два раза видел — и уже друг! Ха-ха!

— Я нечего не помню. И не понимаю. Но он должен пойти со мной. Я чувствую.

— Почему?

— Видимо, я сегодня сошел с ума… Но ты не погибнешь. НИКОГДА…

Он не договорил. Сильнейшая волна опьянения настигла Максима, и он упал лицом на стол. Из носа потекла кровь. Откуда-то издалека до него донеслись последние слова Нади:

— Никто уже не сможет что-то изменить. И ты не сделаешь этого. Прощай…

Тут же Максим погрузился в глубокий, страшный и полный безумия сон. Ему казалось, что он долго поднимается по какой-то обшарпанной лестнице, усыпанной битыми стеклянными ампулами и упаковками от таблеток, в многоэтажном заброшенном доме, похожем на больницу, выходит на плоскую, покрытую битумом крышу, широкими шагами подбегает к краю, останавливается, долго смотрит вниз, закинув ногу за ограждение, и… Каждый раз на этом месте сон обрывался, хотя Максим, быть может, и не замечал этого, потому что тотчас снова проваливался в забытье, и все повторялось сначала…

Окончательно очнулся он лишь наутро. Над ним стоял Леха и размахивал огромным полотенцем, отчего по всей кухне поднялась пыль, светясь в узком пространстве чуть не закрытого занавеской оконного проема. У Максима не было сил даже дотянуться до стакана с недопитым пивом, хотя он почти умирал от жажды.

— Я хочу сдохнуть, умереть прямо здесь, я не могу больше так! — выдавил он из себя.

Но Леха продолжал мерно махать полотенцем, бормоча что-то себе под нос. Только через несколько минут он остановил это бессмысленное движение руки и, наклонившись к Максиму, дыша перегаром и запахом гнилых зубов, произнес:

— Пойдем со мной. Ты увидишь это. Ты услышишь мой смех…

Максим невольно поднял глаза.

— Зачем я тебе нужен? — спросил он невнятно. — Дай попить, или я — труп…

Леха медленно поднес к его губам бутылку с прокисшей водой, стоявшую до этого под столом. Максим жадно припал к ней.

— Куда ты меня зовешь? — сказал он, когда вода подошла к концу.

— Поймешь сам. Потому что ты — особенный.

— В чем? — Максим спросил спокойным голосом, сделав вид, что не удивился.

— В том, что ты уже согласен со мной. С первых слов. Хотя ты еще не веришь мне.

Максим ничего не понял, но все-таки встал со стула. Голова у него болела так, что он уже был готов разбить ее об стену, лишь бы только унять эту адскую муку. Ведь он так и провел всю эту ночь, положив голову на стол между двух заляпанных, запотевших от его дыхания стаканов.

— Кто ты такой? Я, конечно, знаю, что это ты, Леха, и Надя мне зачем-то сказала, где ты работаешь… Впрочем, я и сам ее об этом спросил… Но кто привел тебя сюда? Уж не она ли?

— Нет. Не Надя. Это ТЫ меня сюда привел.

— Почему? Мы вчера слишком много выпили…

— Потому что я… — Леху будто затрясло.

— КТО ТЫ? — с тревогой спросил Максим.

— Я — человек из прошлого.

— Как? И ты — тоже, это самое?

— Что?

— Пойми меня…

— Да.

— Но ты ведь бросил. Мне так Надя сказала.

— Да, я завязал. Но не знаю, надолго ли.

— А как же у тебя это получилось? Как все начиналось? Неужели, мы теперь ВСЕ такие? Обречены?

— Да вот так начиналось, — он дал Максиму самокрутку, и сам закурил, втягивая едкий дым выдохшегося табака. — Когда-то у нас во дворе, мы еще жили на Спасенке, ребята могли позволить себе хорошо оттянуться — сходить на дискотеку, снять модную проститутку, все знали местных барыг — обычно затаривались сразу всей компанией — кто джефом, кто «экстази», а бывало, даже нормальный стафф удавалось раздобыть. Но я далек был от этих тем, хотя, конечно, частенько и на потанцухи заглядывал, и с девочками в клуб любил пойти. Других развлечений тогда не было, да и то, что оставалось, всегда было легко и доступно, и поэтому быстро приедалось. Но все же я не мог понять людей, которые все свое время тратят на поиски нового кайфа — то, что уже попробовал, постепенно превращалось в обыденность, и хотелось чего-то другого, неизвестного. Из-за этого меня часто не принимали собственные же друзья, с которыми я вместе рос много лет. Может быть, обстановка так давила, может, ощущение какой-то привитой окружением собственной неполноценности, ненужности… Но… В общем, как-то раз во мне словно что-то повернулось. Снова пошел на дискотеку, снова бабу нашел подходящую… Ну и встретил знакомого, который предложил мне купить у него таблетки. Чтобы дрыгаться было легче. Я их съел… После этого мне было уже не заснуть. А утром, когда спортзал закрыли, я домой пошел, помню, тогда очень много ел, все, что было в холодильнике, даже уксус развел и выпил полстакана. Спать мне все не хотелось, и вечером я опять отправился на дискотеку. Там был тот же дилер, но на этот раз я взял у него кокаин. Он мне на запястье насыпал, я его занюхал. Кайф от него приходит мгновенно, и если кокаин хороший, чистый, то кайф легкий, как легкое опьянение, и длится недолго. В ту ночь я снова не мог уснуть, а днем все же отрубился и проспал больше суток. Через два дня захотелось еще чего-нибудь, но я не смог достать ни спидов, ни таблеток. Пошел на рынок, там у меня знакомый был, кавказец. Так он мне предложил попробовать героин. Начались внутривенные инъекции, потому что уже с первого раза наркотика надо все больше и больше. Сначала я кололся только по воскресеньям, но потом дозы стало мало. Я стал употреблять героин все чаще и через несколько месяцев кололся уже по три-четыре раза в день. Денег не хватало, и я начал воровать у родителей. А потом — у случайных прохожих на улице. Встречал кого-нибудь послабее, два раза ударял кулаком — по голове и в живот, забирал деньги. Кто-то заявил в милицию, был суд, и меня посадили на полтора года. Знакомые с передачами приносили наркоту — но в зоне, даже на малолетке, я кололся, конечно, реже, чем на воле. Отсидев восемь месяцев, я вышел по амнистии, после чего стал колоться очень много. В какой-то момент я подумал, что жить дальше невозможно, что героин — это до конца жизни, он меня не бросит. Я попытался покончить с собой, но два раза безуспешно — мать меня буквально вытаскивала из петли. Однажды я перерезал себе вены в нескольких местах, но снова мама не дала мне умереть. Я решил лечиться. В больнице после снятия физической ломки началась ломка психологическая — это было что-то невыносимое. Когда внутри тебя все словно выгорело дотла, такая пустота страшная. Продолжалась она очень долго, и через год я не выдержал и сорвался. Так много, как в это время, я еще никогда не кололся. Ведь героин заменяет все. Все! Когда ты наркоман, тебе уже ничего не надо — ты не смотришь телевизор, даже отдохнуть не можешь, да и не хочешь, все ценности — моральные и жизненные для тебя словно умерли. На какое-то время, не больше, чем на день, можно заглушить эту зависимость — выпить очень много пива. Героин может ждать — но ведь он внутри тебя. Когда я еще не так часто кололся, то мог заниматься спортом — много бегал, в футбол играл. А во время ломки книги пытался читать, музыку слушать. Но ничего не помогало, это глушило ломку максимум на несколько часов. Я чувствовал, что душа порабощена наркотиком, весь внутренний мир героин просто сжег. Тогда я снова решил покончить с собой — съел много каких-то таблеток, но они были сильно просрочены, и меня откачали. Тогда я вколол себе дозу, превышающую норму в десять раз. Это называется «золотой укол». После этого я забрался на крышу, смотрел на небо. Я знал, что скоро умру, в последний раз его вижу. Но, видимо, героин был сильно разбавлен, и я очнулся через три дня у знакомого в ванной. Я попытался снова покончить с собой или попасть в тюрьму, я все еще считал, что она меня избавит от зависимости, хотя бы ненадолго. Но мать остановила меня. Она брала частных наркологов, врачей, проводящих гипноз, но ничто не могло помочь. Три дня она со мной сидела, но потом я убежал, укололся и опять чуть не покончил с собой. Наконец мать нашла то, что мне нужно: психиатр-нарколог, который отправил меня в центр реабилитации. Хотя мать выросла в атеистической семье, то, что я уже год не употреблял наркотик, заставило ее поверить в Бога. Этот врач очень хорошо знал Библию, он очень много изучал деятельность разных реабилитационных центров и нашел именно то, что надо. Возможно, я еще выберусь. Тут самое главное — огромная воля, желание покончить с наркотиком навсегда. Но сейчас я, кажется, снова начинаю что-то чувствовать. То, что прошлое постепенно возвращается ко мне все чаще и чаще. Вот видишь, я уже неделю здесь. Хочется очень много пить, водки, самогона, чего угодно. Я не знаю, что может случиться в следующую минуту…

В этот момент Максима словно прорвало. Он поднял голову и спросил:

— А покончить с собой ты уже не хочешь?

— Зачем ты меня провоцируешь? — с ужасом в голосе спросил Леха.

— На что? — Максим вскочил со стула.

— На самоубийство, — ответил Леха.

— Ты не прав. Помнишь, ты мне хотел что-то показать?

— Конечно. Я еще не забыл.

— Ну, тогда пойдем?

— Скоро…

— Фантазер, — прошипел Максим и сел. Снова положив голову на локти, он опять отключился.

 

13

Сон Максима

 

Октябрьский вечер. Постепенно сгущающиеся сумерки. Покосившийся забор с ржавой колючей проволокой на краю холма, темно-синее небо над ним, мелкая поросль каких-то безжизненных кустарников. Все казалось настолько неестественным и нереальным, что Максим подумал: «Если я когда-нибудь и видел что-либо подобное, то это было или в наркотическом дурмане, или какое-то наваждение. Я хочу уйти отсюда. Но как?!»

Уйти было действительно невозможно. Единственным спасением казался легкий дымок, поднимавшийся из трубы котельной, расположенной неподалеку, в которой уже на протяжении многих месяцев жили рабочие. Котельную собирались сносить, но почему-то технику до сих пор не подогнали.

Максим резким движением повернулся вспять и широкими шагами направился в сторону полуразрушенного здания, то и дело оглядываясь на все отдаляющуюся полосу мертвого леса и огромных бетонных надолбов перед ним. Надо было перейти узкоколейную железную дорогу, но, как только Максим приблизился к заржавелой колее, он увидел, что в куче поросшего травой песка сидит маленький тощий мальчик лет восьми и набирает песок в свое детское ведерко. Максим остановился.

Послышался резкий гудок приближающегося тепловоза. Из-за насыпи вышли двое человек — юноша и девушка и, даже не взглянув на Максима, побрели по разъеденным гнилью шпалам. В этот момент мальчик перестал играть, подошел к колее и встал прямо перед людьми. Потом внимательно посмотрел в глаза девушки и тихим голосом спросил:

— Скажите, а вы тоже интересуетесь психоделикой?

— Что?! — закричала девушка и отпрянула назад. — Детка, что ты здесь делаешь?

— Я ищу червяков. Опасных червяков. А еще я хочу умереть… — ответил ребенок и посмотрел на небо.

— Господи, что ты сказал? Ты же еще совсем мал… Где твои родители?

— Пошли быстро отсюда, — произнес сквозь зубы парень, обратившись к девушке. Потом он взял ее под руку.

Но она вдруг вырвалась и ударила ребенка кулаком в челюсть.

— Мразь, — прошипела она, и глаза ее засверкали дьявольским огоньком. — Ты умрешь прямо сейчас! — она схватила его за воротник и со всего размаху опрокинула лицом на землю, в муравейник. — Ты свое еще получишь!

Юноша безразлично смотрел на происходящее и не сказал ни слова. Девушка вернулась к нему, и они пошли вперед по рельсам в сторону котельной, о чем-то тихо переговариваясь между собой. Максим отчетливо расслышал лишь одну фразу, которую сказала девушка:

— Блядь, ведь ты же знаешь, как я ненавижу детей!

Он посмотрел им вслед, затем подбежал к ребенку, плачущему от боли и укусов, и с улыбкой сказал:

— Эти люди — душевнобольные. И нам здесь не место.

Он взял мальчика за руку и повел в обратную сторону, к лесу.

— Дядя, а может быть, ты ничего не понимаешь? Это и есть мои родители. Но они хотели убить меня! — прохныкал ребенок.

— Но ведь ты сам их попросил. Сумасшедшие могут неправильно понять тебя. Здесь все привыкли прислушиваться к чужим просьбам. Все друг другу помогают.

— Помоги и ты мне, — мальчик посмотрел на Максима недоверчивым взглядом.

— Нет, я не могу. Я другой. Я выгляжу живым и здоровым, но я уже давно мертв. Я — покойник.

— Дядя, ну возьми меня к себе. Пожалуйста!

— Нет. Никогда. Уйди! Ты пугаешь меня еще больше тех людей, которые тебя обидели.

— Тогда отпусти! — он вырвал свою руку и руки Максима и побежал назад. — Ты — чертов фашист! — закричал он. — Ты еще не знаешь, что с тобой сделают! Или уже сделали!

Максим посмотрел на все удаляющуюся серую фигурку, постепенно таявшую в тумане, потом повернулся к проволочному забору, у которого стоял раньше и, взявшись рукой за деревянный столб с изолятором, положил голову на запястье.

— Вот и они меня не пускают. Не дают дожить спокойно свой век. А, впрочем… Все это бред…

 

14

 

— А ты можешь что-нибудь рассказать мне о свои знакомых? — спросил Леха, когда они с Максимом поднимались по лестнице на крышу одного из высотных зданий на окраине города.

— Да, было у меня когда-то два хороших друга, — начал Максим. — Один работал грузчиком на мясокомбинате. Он еще иногда «халтурил» там же: расчленял туши убитых животных, и часть мяса «гнал» налево. А другой был музыкантом, хорошим пианистом, даже концерты иногда давал в местном доме культуры или филармонии. Так вот, первый пару месяцев назад проглотил какие-то таблетки от головной боли и сошел с ума. Он бросился в шахту лифта. А второго нашли лишь спустя три недели после смерти, с ножом в животе, в подземном бункере нефтехранилища на глубине нескольких метров.

Леха ничего на это не ответил.

— А можно, теперь я задам тебе такой нескромный вопрос? — снова заговорил Максим. — Зачем ты привел меня сюда?

— Так ведь ты сам меня попросил. Я думал, ты станешь мне другом…

— Дурак ты, что ли, Леха? Как я могу быть твоим другом только из-за того, что ты меня сюда привел! Или, может быть, ты всего лишь хотел посмотреть на мою реакцию? Да? Ты действительно хочешь ее знать? Тогда смотри.

Они уже вышли на крышу, и Леха аккуратно захлопнул за собой дверь. Максим подошел к краю и заглянул за бетонные бортики, служившие ограждением. Леха, у которого кружилась голова от высоты, попятился обратно.

— А может быть, ТЫ хочешь стать моим другом? А? Или ты настолько слаб, что боишься верить в мою правоту? — Максим говорил достаточно громко, но порывы сильного ветра уносили его слова в другую сторону.

Леха же, прижавшись к двери и нервно вцепившись в ручку, пытался прочесть по губам то, что сказал Максим.

— Я ничего не понимаю! Говори громче! — закричал он, он Максим уже поставил ногу на низкий бордюр, обрамляющий крышу по краю.

— Ты же знаешь, что я могу. Возьми меня за руку и оттащи на середину крыши. Иначе ты уже не сможешь простить себе того, что не остановил меня…

Леха попытался оторвать от ручки примерзшую ладонь, но тут случилось непредвиденное: ручка выскользнула из замка и провалилась в щель между порогом и бетонным полом. — Черт, проклятие! — заорал Леха, но сразу осекся. — Еб твою мать! Елки-палки! — сказал он вдруг тихо и присел на корточки, пытаясь в темноте нащупать щель, куда упала ручка.

— Боже, мы же теперь не выйдем отсюда!

Максим молча смотрел на Леху. Теперь надо было ждать до утра, когда можно будет позвать на помощь. Ведь сейчас люди спят, кто будет слушать чьи-то крики глубокой ночью! Да и услышит ли вообще при таком-то ветре?! Скорее, сами испугаются, и шторы на окнах покрепче задернут…

Дверь открыть было невозможно — замок был очень прочный, да и открывалась она наружу. Леха упал на черный битумный пол вниз лицом и, закрыв руками затылок, громко заплакал.

Максим подошел к нему, приставил ногу к его шее и произнес:

— А вот теперь смотри. Выхода отсюда больше нет. Под нами столько этажей, сколько ты успеешь насчитать. Хотя, я тебе и так скажу. Ты никогда не задумывался, как называется это здание? Нет? Так знай. Это — Дом Тринадцати этажей. Таких домов больше нигде нет. Это спецпроект. Здесь должна была располагаться лаборатория по изучению человеческого сознания. Но потом этот дом отдали под жилье. Внизу — ЛЮДИ. Они не стоят и пряди наших волос, хотя ведь ты тоже понимаешь, что МЫ — УРОДЫ. МЫ — НИКТО. Мы — это песчинка в море земных страданий и отголосков былых несчастий. Но мы лучше и умнее вас, ничтожных обывателей, потому что мы знаем, как найти выход из этого кошмара. Тебе никогда не казалось, что наш мир — это ад какой-то иной цивилизации? Признайся, ведь ты иногда чувствуешь, как в твоем мозгу шевелится истина? И ведь не я это выдумал, а сказал так один из замечательных людей нашей планеты. Но тебе уже не надо знать, кто. Теперь ты подошел к той черте, за которой, наконец, кончится твоя бесполезная маята и бессмысленная борьба со временем, борьба со злом, с грузом, легшим на твою душу сразу после рождения. Сейчас смысл обретает не весь этот бред существования, а сама жизнь! Именно она обрела свою суть с того момента, как ты оторвал эту чертову ручку. Теперь ты, несчастный, беспомощный человечек, боящийся высоты и раньше ничего не видящий вокруг, кроме собственного, созданного тобой мирка, похожего на глупую детскую сказку, а теперь понимающий, что твоя жизнь не стоит вот этого камня, которым я могу сейчас разбить тебе голову. Ты повержен. Ты почти раздавлен и через какое-то время ты начнешь медленно и мучительно умирать. От голода, холода, осознания своего одиночества и полнейшей безысходности, оттого, что ты наконец-то понял, зачем сюда пришел. Оттого, что какая-то мразь, такое полное дерьмо как я, тебе открыла истину. Твою истину! А попробуй вспомнить, как однажды утром ты проснулся совершенно другим человеком после того, как твой врач сказал тебе, что твое улучшающееся состояние будет разрушено всего лишь одним движением твоей руки, одним уколом иглы в твою плоть? Ты говорил, что когда-то лечился от наркомании. Но теперь-то ты знаешь, что это я привел тебя сюда, а вовсе не ты меня, что это я разрушил твою идиллию и открыл тебе глаза на все то дерьмо, что ты теперь видишь вокруг себя, что это я еще сегодня утром дал тебе шанс обрести свободу и избавиться от своих страданий. Ведь я бы мог и не идти сюда с тобой. Но что же сейчас тебя останавливает? Страх? Или, может быть, ты захотел обрести мою власть? Или ты вдруг понял, чего на самом деле хочешь, но боишься признаться в этом себе? Ты думаешь, что такое говно, как ты, всегда имеет какую-то власть над тем, кто себя таковым не считает. Ты считаешь, что все люди подвластны низменным инстинктам других, тех, кто, как будто, ниже их. Но это заблуждение. Только единицы могут вырваться из этого круга. Посмотри на меня — я вышел, и теперь я уже почти Бог. По крайней мере, для тебя. Может, и ты попробуешь, и тогда станешь себе хозяином? Наверняка ты хочешь самостоятельно пройти хоть несколько шагов, пусть даже и держась за чью-то крепкую руку. Или я действительно в тебе ошибся? А, может быть, наоборот, — ты — во мне? Не будь придурком, Леха! Вставай, нечего тебе лежать. Отдыхать будешь в раю. Иди сюда, я тебе покажу, где твое счастье. Я тебе все покажу!

Максим закончил говорить и положил руку Лехе на плечо. Тот повернулся, посмотрел на него мутными от слез глазами и медленно, хрипловатым голосом сказал:

— Я знал, что ты хотел для меня лучшего. Я все понял. Осталось всего-ничего — пройти несколько метров с закрытыми глазами навстречу утреннему солнцу. Но для этого надо дождаться утра…

— Дурачок ты, Леха! Утра уже не будет. Посмотри на эту дверь, от которой ты сам оторвал ручку. Разве ты сможешь ее когда-нибудь открыть? За ночь здесь ты сойдешь с ума, и тебе уже ничего не будет нужно. Но и сейчас тебе нет смысла жить в этой клоаке, в этом грязном аду, куда попадают самые страшные грешники, нельзя влиться в этот отстой слез и страданий, если ты каждую минуту в жизни имеешь возможность сделать свой шаг в сторону счастья. Теперь у тебя больше нет надежд, а от тебя самого остался лишь прах. Ведь ты МЕРТВ! Внутри и даже внешне. Взгляни на свои шрамы на лице. Дать тебе зеркало? Смотри, смотри! Ведь это тебя еще в детстве порезали, в школе. Ты мне этого не рассказывал, но я все про тебя знаю. Совершенно все! А ты даже и не догадываешься, что я могу видеть больше тебя. И сейчас я предал тебя, как это сделала Надя, поведав мне всю твою поганую жизнь лишь за то, что я ей поставил две бутылки портвейна, а не одну, как это сделал бы ты. Ты — несчастный псих, урод, лох и наркоман. Кому ты такой нужен? Ты — лох, понимаешь, лох! Ты — дерьмо, такое же, как и я, ты выброшен на обочину, на обочину этой жизни. Ты — гниль, такая же, как и этот ебаный мир! Когда-то ты любил девушку, но она была еще ниже тебя, еще хуже, она купалась в твоих страданиях и радовалась каждой твоей неудаче, потому что ненавидела тебя. Но ты принимал это как нечто естественное и сам, унижаясь, опустился до нее, сам превратился в ничтожество. А ведь тебе еще нет и двадцати! Твоя жизнь продолжается, но она тебе уже не нужна. Тебе нет больше смысла жить в этом безумном мире, настал тот час, которого ты так ждал. Настал час, когда ты можешь войти в дверь, открытую для тебя самим Богом. За ней — настоящий рай для таких, как ты. А твое гребаное общество с Симом, Надей и им подобными — это на самом деле чистилище. И если ты смог бы отмыться — то ад тебе уже не был бы страшен. Но раз не смог — твое место только здесь. Там, где ты сейчас лежишь и рыдаешь как малый ребенок. Правильно говорят — с одних грязь смывается, а на других она оседает. Ибо НЕТ ТАКОГО МЕСТА НА ЗЕМЛЕ, ГДЕ БЫ ТЫ МОГ ОБРЕСТИ СВОЕ СЧАСТЬЕ, И НЕ ИЛЛЮЗИЮ ЕГО, А НАСТОЯЩЕЕ, ТО, ЧЕГО ТЫ БЕССМЫСЛЕННО ЖДАЛ ВСЕ ЭТИ ГОДЫ. Ты, наконец, покончишь со своими бедами, со всеми своими неудачами. На фоне темного неба ты увидишь миллионы сказочных огней, но лишь один из них привлечет тебя — и это будет ТВОЯ звезда, твоя собственная, к которой ты так стремился всю свою жизнь. Теперь она принадлежит только тебе, и лишь десять шагов отделяют тебя от нее. Пройдя этот путь, ты обретешь знания, ведомые лишь Высшим силам. Ты ведь хочешь стать лучше? Хочешь очиститься? Одинокий! Сделай свой шаг навстречу солнцу! Давай! Ты можешь это!

Леха встал с мокрого пола и посмотрел Максиму в глаза.

— Ты прав, — тихо ответил он. — Ты прав… — почти неслышно повторил Леха и повернулся спиной. — Я могу стать лучше, если еще не все потеряно.

Максим схватил его за руку.

— Все уже потеряно, Леха. Все. Но это тебе не помешает. Уйди сейчас, иначе тебя растопчут те, кто давит на тебя сзади, как только ты чуть сгорбишь спину. Лучше сделай это сам, чем сделают с тобой это другие. Ты получишь мою свободу!

Максим опустил его руку. Леха же, постояв еще немного, нетвердым шагом направился к краю.

— Максим! — крикнул он. — А ведь ты на самом деле не предал меня. Ты мне помог!

Леха опустился на колени, потом оперся руками на ограждение.

— Я уже ничего не боюсь. Я смог преодолеть свой страх. Я смог, понимаешь, Максим, смог! Я смог!

Максим неслышно подошел к нему сзади и поднял правую руку, собираясь ударить. Потом замахнулся, но в последний момент его что-то остановило, и он встал на место.

— Я смог! Я сделаю это! Я лучше! Я знаю истину! Я теперь знаю ее, я смог!

Леха непрерывно орал, ничего не видя вокруг себя, кроме лежащих где-то далеко внизу сугробов, да пары десятков огней в соседних домах. И еще громады кирпичей, аккуратно уложенных по всей высоте стены — сверху и до самого фундамента.

— Кирпичи… — вдруг негромко сказал он. — Вот теперь-то я понимаю. Так вот, что оно есть!

Леха чуть перевесился через край и приложил ладони к белой кирпичной кладке.

— Стена, — сказал он. — Стена из ровных керамических блоков. Такая же бессмысленная и бездушная, как эта жизнь. Там такая же пустота, как сейчас внутри нас. И чем больше мы на нее смотрим, тем сильнее хочется сделать последний страшный шаг внутрь этой стены. Но этот шаг — к просветлению…

— Хорошо, что ты понимаешь, — сказал Максим. — Но кто же… — он заорал во все горло: — Кто же тебя, подонка, научил ходить по электричкам и грабить честных граждан?!

Но Леха его уже не слышал.

— Максим, я ухожу! — завопил он.

В глазах у него потемнело, и он стал проваливаться в какой-то вакуум. Он попробовал еще раз закричать, уже от страха, но голоса больше не было. Остался лишь беззвучный отголосок, волной разлетевшийся по кварталу и отразившийся от стен ближайших домов. Откуда-то сверху донесся пронзительный свист, и кусочки мертвенно-бурого неба рассыпались на миллион ослепительных искр, обратившись теперь в золотистые снежинки на замерзшем асфальте. Эти искры стали лишь мгновеньем, когда-то казавшимся целой жизнью. Но теперь уже никто не сможет оспорить, так ли это на самом деле. Потому что Лехи в этом мире больше не существовало. Последнее, что от него осталось — страшное, расплющенное тело с разбитой головой и разбрызганной кровью по кирпичной кладке.

— Он уже никогда не узнает, что будет потом — какие новые страдания могла бы принести ему судьба, ибо эти страдания закончились для него навечно, — размышлял Максим, глядя куда-то вдаль. — Ведь он совершил самый главный поступок своей жизни — он встал на ноги перед тем, как упасть. И был прав, потому что иного выхода для него быть не могло. Теперь у него осталась лишь бессмертная душа, и она, расставшись с бренным телом, уже сгнившим от наркотиков, наконец-то обрела свое счастье. По-настоящему и навсегда.

 

* * *

 

Максим еще раз посмотрел на опустевший край крыши и отвернулся. Потом подошел к железной двери, встал на колени и просунул руку в вентиляционное отверстие. Сразу нащупав лежавшую там ручку, он вставил ее в замок и два раза повернул. Открыв дверь, он вышел на гулкую лестницу, спустился до тринадцатого этажа и вызвал лифт. Приехав на первый, он направился к черному ходу. Когда он оказался на улице то, не оглядываясь, быстро пошел в сторону лесопарка.

Через сорок минут он добрался до нужного ему места. Это было небольшое озеро с высокими глухими заборами по берегам, лишь в одном месте прерывающимися полосой газопровода. По трубам Максим добрался до покрытой маслянистой пленкой кромки воды и присел на мокрую, слегка оттаявшую пожухлую траву.

На противоположном берегу послышался звук приближающейся электрички.

— Вот и все, — сказал Максим. — Вот и со мной теперь только пустота.

Где-то вдали, на последнем этаже одного из домов загорелся яркий свет. Слабый звенящий звук от линии электропередач почему-то внезапно затих, то ли от заглушившего его шума поезда, то ли это лишь Максим перестал его слышать, отвлекшись на свет в окне.

— Почему нет свободы? — спросил он себя. — Почему я не могу отстраниться от таких вещей, уйти в себя окончательно? Что мне в этом мешает? Может быть, мое прошлое?

Максим посмотрел в темноту озера. Пошарив рукой возле того места, где он сидел, он нашел небольшой камень и бросил его в тростники.

—…А может, будущее?

Снова прошумела электричка.

— Уеду. Уеду отсюда навсегда. Я не-на-вижу этот город! Я ненавижу себя!

Максим встал и медленно поплелся вдоль берега, к железнодорожной станции.

— Я человек конченый. Но жизнь-то еще не кончилась, — Максим сплюнул себе под ноги и снова закурил. — Еще не кончилась… Только зачем она мне нужна?

Но его никто не слышал. Постепенно начинало светать.

 

Div, февраль 2005, СПб

 

Все материалы, размещенные на данном сайте, принадлежат Северо-западному исследовательскому клубу «HiddenSide» и являются его собственностью. Полное или частичное копирование и распространение этих материалов без согласия автора запрещено.

При использовании любой информации активная ссылка на сайт обязательна.

© Div 2006-2021