Игра огней

Главная Новости Отчеты Фотографии Видео Творчество Архив Ссылки

Северо-западный исследовательский клуб «HiddenSide»

Игра огней

Я видел, как умирало Солнце.

Красное, в белесых подтеках, оно было словно нарисовано чьей-то нетвердой рукой на выцветшем небесном полотне. Сначала оно стояло достаточно высоко, и, казалось, можно смотреть на него часами, оно совсем не раздражало взгляда. Но потом начало опускаться все ниже и ниже, вдруг приняло крестообразную форму и село на обшарпанную кирпичную кладку. Оно стало медленно сползать вниз по стене, будто сгусток вязкого желе и, наконец, провалилось в черную пустоту канализационного колодца.

Я знал, что оно больше не вернется. С этого момента я понял, что меня больше ничто не держит в этом мире. Оборвалась последняя зацепка.

Было холодно. Я оделся и вышел на балкон покурить. Десятый этаж. Двадцать лестничных маршей. Двести шестьдесят ступеней вниз отделяли от начала чего-то. Лифты не работали. Лампочки были разбиты все до одной. Многие квартиры на нижних этажах пустовали уже не первый год, в некоторых давно обитали бомжи.

Резкий северный ветер резал лицо, забивался в уши и ноздри. Спички гасли мгновенно, даже не успев разгореться. Но возвращаться в теплую кухню было нельзя. Там уже поджидал, спрятавшись за дверью, полусумасшедший брат с горлышком от бутылки в кулаке. В комнате вечно пьяный отец ногами избивал в очередной раз беременную мать.

Я не успел собрать все свои вещи. Да и вещей-то было не так уж много. Все, что я взял — старинный портсигар, когда-то подаренный другом, два коробка спичек, запасные носки и перчатки с обрезанными пальцами, отвертка, какая-то мелочь в кармане.

Я не хотел прощаться с родным когда-то домом, ставшим теперь таким далеким. Но что-то мне помешало не остановиться на эти пять минут. Ведь именно эти несколько мгновений должны были запомниться на всю оставшуюся жизнь. Именно с них должен был начаться мой новый путь. Путь в неизвестное, но неизбежное. Путь, лежащий между великой победой и глубочайшим поражением. Путь, двигавший если не миллионы, то сотни тысяч таких, как я. Путь, двигающийся сам со скоростью человека, идущего по нему. Путь над землей и путь под землю. Странная дорога…

Так и не покурив, я открыл дверь черной лестницы и глянул в провал этажей. Тридцатиметровый столб кромешной тьмы ударил в лицо. Я зажег спичку и бросил ее в пролет. Огонь осветил плевок, упавший откуда-то сверху. Кто-то громко поперхнулся. Я услышал, как еще один плевок шлепнулся на белевшие внизу рекламные листовки, разбросанные по всему полу. Глаза постепенно привыкали к темноте, я уже немного различал погнутые железные перила, осыпавшуюся со стен зеленую краску, обшарпанные бетонные ступени. Теперь я достал сигарету, помял ее с боков и поднес огонь. Тусклое пламя осветило руки и часть груди. Чиркая спичками о коробок, и таким образом освещая себе путь, я медленно переступил несколько ступеней. Потом снова остановился и посмотрел наверх. Кто-то, также как я, стоял на площадке и выпускал клубы белого дыма. Лица видно не было, только маленький раскаленный уголек раз в несколько секунд двигался туда и обратно — от края пролета ко рту. Человек явно нервничал.

Я сделал еще несколько шагов. С улицы послышался резкий свист, и в этот момент по лестнице с грохотом покатилось что-то тяжелое. Ударившись об стену, оно со звоном разбилось, и все стихло. Бутылка. Наверное, из-под портвейна.

Я вышел на крыльцо. С проржавевшего навеса капала рыжая вода. Над дверью была, похоже, единственная горящая лампочка на весь дом. От нее даже немного тепла шло. Я выбросил окурок в мокрую траву и посмотрел на слегка подрагивающий стеклянный шарик.

Внезапный щелчок. Вспышка яркого белого света. Опять темнота.

Ровно через пять секунд я заметил фонарь в соседнем дворе. Вчера его еще не включали. Значит, наступила осень, раз такой мрак вокруг.

Снова холод. Черные ветви седых берез сплетаются в узлы и так и метят кинуться на шею и обнять покрепче. Прямоугольные окна за ними стали витражами. Где-то — кучей битого желтого стекла. Там еще есть кто-то…

Земля такая яркая, разноцветная, лужи пятнистые, радужные в свете грушеобразного фонаря. Кусты сплетаются с венами в одну единую, бесконечную сетку, обволакивающую сердце, душу, рассудок тысячей слоев. Хочется понюхать чего-нибудь мятного, успокоиться. Но этого нельзя. Из-за каждого изгиба ночного пространства, из-за каждого угла, из подворотен, с крыш всевидящее железобетонное око наблюдает за происходящим.

Пространство существует само по себе. Но оно не резкое, не сбивающее с ног, как вчера. Вчера был тяжелый день. Давление атмосферы поднялось на целых двадцать миллиметров. Я помню, голова болела долго. И тошнило. Еще сильно хотелось напиться, но не получилось. Не на что. А сегодня очередной мозговой штурм. Сотрясение воздухом, и голова еще полностью не прошла. Но все равно уже чуть легче.

Я представил себе, как в темноте птица разбивается о проволочный забор — с колючками, тот, что огораживает помойку. Наверное, она сначала долго летит к себе домой, в любимое гнездо с маленькими птенцами, что свито на дереве за мусорной площадкой. Но свито слишком низко. Птица летит чуть наклонно и очень быстро — хочет поскорее прижаться к своим младенцам. Но вдруг — резкая боль по всему телу, заостренные обрезки проволоки вонзаются под кожу, проникают до самых костей. Густая кровь капает на землю, во все стороны летят перья, крылья безнадежно сломаны. Холодные стальные путы окутывают полумертвую птицу до тех пор, пока утром какой-нибудь дворник не собьет ее ломом или лопатой. А кусочки почерневшего мяса будут висеть еще до весны нанизанными на забор, словно на шампуры. Хотя, может быть, уже этим утром один из перебравших политуры бомжей примет эти ошметки за что-нибудь съедобное и закусит сырым остывшим мясом свой бодяжный напиток. А потом окочурится где-нибудь в подвале на гнилых матрасах. Не от мяса, конечно.

Я неторопливо направился в дальний квартал, за которым начинался обширный пустырь. У меня раньше была миниатюрная карта города, причем бракованная — пустырь был показан одним большим черным пятном, словно мертвая зона. Да это, я думаю, так и должно было быть — на нем уже в четвертый раз пытались построить какое-то сооружение, но буквально в последний момент, уже при прокладке коммуникаций, все срывалось. Хотя и причины на то были достаточно простыми, если не сказать, примитивными: то не хватало чьей-то подписи в проектной документации, то денег, то местность оказалась слишком болотистой и строить там невозможно, то еще что-нибудь. Кстати о местности: отец у меня когда-то работал на дренажном участке, не слишком далеко от города. Там тоже собирались строить что-то вроде склада или автомастерской, и тоже постоянно возникали какие-то проблемы. Еще, однажды утром, после пьянки, он, в очередной раз поколотив мамашу, решил отправиться на этот самый пустырь, уже здесь, рядом. Что ему там было надо, сейчас ведомо, наверное, одному лишь Богу. Может быть, он там решил всего лишь опохмелиться в спокойной обстановке. Но, во всяком случае, вернулся он оттуда в полушоковом состоянии и ушел в запой на целых три недели, так что, в конце концов, пришлось вызывать «скорую» и отправить его в психушку, от греха подальше. Пока он там лежал, у матери даже понемногу стали заживать синяки и порезы, которые он ей наносил. Но, видимо, отец и в дурдоме всех довел, и его выпустили под расписку: мать — инвалид по зрению, не может кормить всю семью. Все началось сначала. Хотя отец меня и ненавидел с самого детства, но почему-то почти никогда не бил, видимо знал, что я могу быть сильнее его. А однажды по пьяному делу даже как-то раз поведал мне всю эту историю с болотом.

А дело было вот в чем. Дождливым летним днем на пустырь приехала бригада дозиметристов и стала проверять землю на радиоактивный фон. И вроде бы ничего такого не нашли, но в одной из вентиляционных шахт заброшенного коллектора они обнаружили небольшую полость в бетоне, которой там быть не должно было. Хотя коллектор не действовал с того момента, как его прорыли, кому-то стало очень интересно узнать, откуда взялся провал: ведь при строительстве той же автозаправки важна каждая деталь. Вызвали специалистов из Управления подземных коммуникаций, они раскурочили бетон, чего-то поковыряли, побурили, отвезли куда-то несколько мешков с чем-то, и затихли. А ответ на запрос строителей прислали просто ошеломляющий:

ПРОВАЛ ЗАСЫПАН, НИЧЕГО ПОДОЗРИТЕЛЬНОГО ОБНАРУЖЕНО НЕ БЫЛО

Потом приходили еще какие-то люди, приносили кипы бланков и анкет, заполняли их прямо там. Затем началось строительство. Но при каждой попытке проложить новые инженерные сети кто-нибудь из рабочих обязательно умирал. Либо его убивало током из поврежденного кабеля, который в документах вообще не значился, либо его искусала бешеная собака, вдруг появившаяся на пустыре, либо он зацепился ногой за какую-то железяку и упал на циркулярную пилу, которая мгновенно оторвала ему голову.

По словам отца там погибло не меньше шести человек.

На это место было словно наложено какое-то проклятие, как бы это ни чудно звучало в наше время. Однажды даже пригласили священника, он походил, помахал кадилом, почитал молитвы и ушел. А через месяц отрекся от церкви. Хотя друзья про него говорили: такой хороший батюшка, такой умный, непьющий, никому не отказывает в помощи. И вдруг — отречение… А дальше — психушка, инсульт и паралич на всю оставшуюся жизнь. А ведь он был еще совсем не старый!

Но после четвертой неудачной попытки строители переворотили весь пустырь бульдозерами и поставили массивный бетонный забор. Однако к этому моменту деньги, выделенные на застройку, естественно, подошли к концу, а новый кредит давать уже, разумеется, не хотели ни в одном банке.

И вот уже больше года на площади почти в квадратный километр стоят четыре двухэтажных недостроенных дома, сложенных из белого кирпича так, что каждый дом поставлен под прямым углом к соседнему, и таким образом, вся конструкция представляет собой квадрат с маленьким внутренним двориком. Посреди него вырыта огромная яма, на дно которой опущен бетонный куб с торчащим наверх углом. С одной стороны куб покрашен в болотно-зеленый цвет, вполне соответствующий запаху, идущему из шахты коллектора рядом. За домами лежат груды разворованных за год стройматериалов и большие кучи строительного мусора. Какой-то очень «рассудительный» прораб ухитрился подогнать сюда вагон железнодорожных рельсов со шпалами и соорудить несколько мостков через прорытые дренажные канавы, теперь забитые наполовину бутылками, пластиковыми стаканчиками, рваными мешками, ржавыми консервными банками. Все это покрывал толстый слой зеленовато-коричневой жидкости с радужными бензиновыми разводами, причем запах от нее шел такой, что если бы меня привезли сюда с закрытыми глазами, я бы решил, что это морг, вытрезвитель и городская свалка одновременно.

* * *

Дойдя сейчас в почти полной темноте до того места, где в заборе предполагались ворота, я сделал несколько шагов по направлению к постройкам.

В одном из домиков горел мерцающий свет, как от свечи. Меня это несколько удивило, я не думал, что там могут поселиться бомжи или сторож — еще пару дней назад там было полное запустение, а стекла или хотя бы фанеру в окна даже и не вставляли никогда.

Я прислушался и на цыпочках пошел дальше. Ни единого звука, кроме ветра, гоняющего по пустырю обломки пористой пластиковой упаковки. Наконец я приблизился вплотную к зданию, затаил дыхание и глянул в окно.

На другом конце короткого коридора сидел человек. В пламени свечи, стоящей на подоконнике, были видны его плечи и лицо. Это был мужчина лет тридцати, с длинными, слегка вьющимися волосами; на лбу у него виднелся широкий шрам, чуть прикрытый снизу небольшими очками. Человек сидел на стуле и курил. Перед ним на выступе в стене лежала раскрытая толстая книга. По помещению гулял ветер, то и дело листая страницы в книге, и для защиты от него свечка была покрыта колпаком из проволочной сетки. Из желоба, шедшего по полу через весь коридор, валил густой пар, и от этого голые стены были влажными и блестящими, а с потолка капал мутноватый конденсат.

Я еще постоял с минуту, решив подождать, пока человек докурит и снова возьмет в руки книгу, но в тот момент, когда он аккуратно затушил сигарету о стену и бросил ее в пролет окна, он вдруг резко повернулся и посмотрел в мою сторону. Я еле успел пригнуться.

«Не заметил», — подумал я, и тут же кто-то сверху тяжело выдохнул в окно.

— Я знаю, зачем ты сюда пришел, — почти пропел низкий голос, и кто-то тихонько коснулся ладонью моей головы.

Я поднял глаза. Человек стоял без очков, и шрам отчетливо выделялся на его широким, морщинистом лбу.

— Я сбежал из дома, — ответил я внезапно, как последний дурак.

— Я знаю, — теперь уже прошептал человек, и от его новых прикосновений к моей макушке волосы у меня зашевелились.

Я сильно дрожал от непонятной смеси чувств. Я был напуган, смятен, и не знал, что должен говорить. Полное замешательство.

— Я тебя ждал, — через какое-то время произнес он. — Я чувствовал, что это именно ты идешь ко мне, а не кто-то.

Я попытался отползти на коленях, но он схватил меня за ухо, да так больно, что мне показалось — он сейчас оторвет его. Закричать я побоялся, да и было бы это бесполезно: в радиусе полукилометра нет ни одной живой души кроме этого типа, похожего не то на призрака, не то на сатаниста из какого-то фильма ужасов.

— Кто ты? — тихо спросил я. — Отпусти меня!

— Ты попал немного не туда. Но ведь ты этого хотел! — снова пропел он басом.

— Ты что, маньяк? — я уже был готов вырваться и убежать, пожертвовав на это ухо.

— Нет, это ты маньяк. А я всего лишь проводник.

— Проводник?! Куда проводник?

— Под землю.

— Под какую еще землю? Зачем я тебе нужен? — взмолился я и посмотрел ему прямо в лицо.

Человек выставил правую руку и начал быстро перебирать в воздухе пальцами. Левой он все так же сдавливал мне ухо.

— Ты должен понять все сам. Просто закрой глаза на две минуты и будешь свободен. Не шевелись.

— Нет, это какой-то бред. Что ты хочешь сделать?

— Тебе — ничего. Себе ты сам все сделаешь. Я лишь показать могу.

— Что показать?

— Твой путь!

— Ты что, убьешь меня и закопаешь прямо здесь? — упрямо спрашивал я.

— Послушай меня. Я не собираюсь наносить тебе вреда. Я хочу помочь. Но ты отказываешься. Почему?

— Что значит — «почему»? Ведь я тебя не знаю, да и ты меня тоже, — хотя он и был старше меня, я не боялся называть его на «ты».

— Ты боишься, — сказал человек.

— Немного. Отпусти ухо.

— Ладно. Залезай в окно.

Я поднялся и закинул ногу на подоконник. Человек помог мне спрыгнуть на пол.

— Здесь что, воду горячую дали? — я осторожно показал на желоб в полу.

— Нет. Это испарения из глубин. Тебе лишь кажется, что это пар, на самом деле это лишь плод твоего воображения. Иная действительность…

— Что?! — воскликнул я.

— Да, да, иная реальность, такая, какой ты ее видишь. Закрой глаза.

Я опустил веки, но тут же поднял их снова. Человек продолжал что-то напевать себе под нос. Его голос словно гипнотизировал, и я уже совершенно не ощущал ни страха, ни сомнений. Меня дико разбирало любопытство. Я все еще не верил, что ТАКОЕ возможно.

— Поменьше любопытствуй. И не входи в двери, которые сами открываются перед тобой. Или ты сам станешь одной из таких дверей, и глупые люди будут проходить сквозь тебя. А глаза все-таки лучше прикрой.

Я внимательно слушал и больше не перебивал. Теперь мои собственные вопросы казались мне дико глупыми и наивными, мне хотелось подольше остаться с этим странным полупризраком-полуколдуном. Я отчетливо ВИДЕЛ перед собой все то, что он объяснял, мягкий медленный голос лился, словно сладкое вино. Мне начало казаться, что я уже смотрю какой-то странный сон, где предметы меняются на глазах, превращаясь в живых существ, а я — всего лишь безликая картинка в этом мире грез, куда я все глубже погружался с каждым словом этого человека. Я понял, что стою посреди коридора с закрытыми глазами, я не в силах был даже пошевелить глазной мышцей, чтобы открыть их, но я отчетливо, как будто сквозь веки, видел и человека, и свечку на окне, и слышал шелест страниц этой непонятной книги, которые листал прохладный ветер. Все, что говорил этот колдун, мгновенно забывалось, оставались лишь материализованные мысли его, хотя я уже с точностью не мог определить, кому из нас они принадлежат. Я снова перевел взгляд на книгу, и заметил, что шрифт на строчках очень крупный, и чем больше я на него смотрю, тем яснее становятся буквы. Я уже почти не слышал мужчину, я был настолько увлечен книгой, читая ее через кожу век с расстояния не меньше трех метров, что меня настигло такое блаженство, какое ощущал я, быть может, первый раз в жизни.

…Тридцать Шестой был главным лесным шифровальщиком. Однажды он предложил повелителю Четвертого мира разделить свое царство на две части. Одна из них будет называться Трафарет, ибо в ней из чистого золота по трафарету должны будут печататься человеческие мысли. В другой же будет помещаться главный шифровальный центр, где мысли сначала кодируются, а потом внедряются в людское сознание. Лесной царь ответил согласием и передал половину своих владений Тридцать Шестому, потому что очень хотел, чтобы тот стал его наследником. Но Тридцать Шестой был весьма хитер и обманул щедрого повелителя. Он собрал армию в триста тысяч воинов и захватил власть во всем царстве. С тех пор в Четвертом мире воцарился жестокий режим, при котором Тридцать Шестой и его подданные отбрасывали все бракованные и отработанные мысли на Всемирную помойку, причем гора этих мыслей выросла до таких размеров, что для того чтобы закинуть очередную груду золота на самый верх требовалось пройти миллионы шагов. И подданные восстали против Тридцать Шестого. Однако великий шифровальщик не растерялся и переложил дальнейшую загрузку наверх на людей. С этих пор каждый человек, пожелавший избавиться от груза лишних и бесполезных идей, из поколения в поколение должен проходить все более длинный и опасный путь, и немногие возвращаются из него обратно. А те, кто вернулся, насквозь пропитались золотой пылью, и в лучах утреннего солнца светятся так, словно их украсили тысячей свечей. И для того чтобы разгрести эту «помойку для золота» нужно, чтоб в Четвертом мире воцарился порядок. А это возможно, только если найдется тот, кто свергнет со своего золотого трона Тридцать Шестого…

Страница закончилась, и ветер стих. Я подошел к книге и пролистнул ее. На развороте огромными буквами было напечатано:

УМИРАТЬ ЛЕГКО

Меня слегка передернуло. «Это еще что такое?» — подумал я.

— А ты что, не знал? — услышал я голос сзади. — Ты думал, это трудно?

Я почему-то не боялся. Страх словно провалился куда-то под землю, еще ниже сточного желоба, из которого по-прежнему шел пар, но уже не такой густой, как раньше.

— Я ведь тебе говорил — не заходи в открывающиеся сами двери. А ты меня не послушал.

— А я уже зашел? — спросил я взволнованно.

— Книга — это та же дверь. Ты что, хочешь сам попасть в эту книгу?

— Н-не знаю… — ответил я неуверенно.

— Вот и думай, тащить тебе эту золотую мысль до самого верха помойки, или выйти, пока еще не поздно.

— Но я не хочу уходить.

— То-то же! А как рвался вначале! Тебя тянет туда сейчас так сильно, а что же будет потом! Ведь я не могу противостоять твоей воле.

— Твои мысли — это мои мысли? Я ведь сам сейчас не волен себе противостоять.

— На все твои наивные вопросы у меня есть только один ответ — ИДИ.

Я почувствовал, как у меня трясутся коленки и подкашиваются ноги. Но конкретного страха я по-прежнему не ощущал, хотя совершенно не знал, что сейчас должен делать. Ведь этот необычный человек не должен быть сумасшедшим. По нему совсем этого не видно. Наверное, сумасшедший здесь я. Но почему? Понемногу я даже стал забывать, как сюда попал. Да и кто вообще я такой? Галлюцинация в невидимых глазах железобетонного здания? А может быть, здание вовсе не мертвое? Оно ведь меняется само по себе. Или эта книга — она меня видит, как часть этого скудного интерьера, а человек — лишь тот, кто передает мои собственные мысли загадочному фолианту? А они материализуются и снова предстают предо мной?

Мысли — золото. Золото — ничто в Четвертом мире. Там из него сделано все. Это как бетон или камень у нас. А там люди и вещи, и даже пища сделаны из золота.

Я повернулся в ту сторону, где должен был находиться колдун, и протянул ему руку. Но глаз так и не открыл.

Человек взял руку. Не очень-то приятно.

— Слушай. А слушай. Все-таки я хочу спросить, а почему Тридцать Шестой — Лесной шифровальщик?

— Почему шифровальщик? — спросил он.

— Нет. Почему Лесной?

— Лесной? Хочешь знать — войди в еще одну дверь.

— И я сам стану книгой?

— Чем больше ты пройдешь этих дверей, тем чаще люди будут проходить через тебя. Так ты сам станешь проводником. Только до меня тебе далеко — я ведь открыл их не одну сотню. И книг повидал немало. Вот только с какого-то момента перестал их читать. Просто загляну под обложку — и сразу все ясно становится. Так жить проще.

— А что значит — «умирать легко»?

— Это пароль. Если поймешь — сразу в Четвертый мир попадешь. Но лучше не торопись. Все равно, первый раз попался — постоянно к нам заглядывать будешь.

— Можно, я открою глаза? — спросил я.

— Только, когда прочитаешь название книги. Иначе не скоро исчезнешь отсюда.

Я взял увесистый том в руки и посмотрел на обложку. На зеленом бархатном переплете была вытеснена надпись золотыми буквами:

ТЕНЬ, УПАВШАЯ НА ЗЕМЛЮ, НЕ РАЗБИВАЕТСЯ

Я неохотно открыл глаза и протер их рукавом. Все оставалось на своих местах, но книга внезапно оказалась там, где лежала раньше, хотя я и не выпускал ее из рук и шершавость красивой обложки до сих пор ощущал в ладонях. Постепенно она перешла в покалывание, как слабый зуд, и я стал тереть руки о штаны.

— Теперь твоя дорога — лишь замысел твоего разума. Твоя воля — в твоих руках. Даже чешется — чувствуешь?

— Куда мне идти? — я опять задал этот идиотский вопрос.

— Куда хочешь, — тоже, как бы машинально, ответил колдун и снова стал что-то тихонько напевать.

Внезапно я почувствовал себя нехорошо. Откуда-то навалилась слабость, и я сел у стены, вытянув ноги. Меня затошнило. Я понял, что если проведу здесь еще минуту, то сил выйти уже не останется. Но с другой стороны, Я АБСОЛЮТНО НЕ ЗНАЛ, КУДА ИДТИ. Я только сейчас об этом задумался; когда я еще некоторое время назад стоял в своем дворе, я как будто считал, что могу идти куда угодно — лишь бы дожить до утра. А там видно будет. Забраться на любой теплый чердак — вот тогда было бы вообще замечательно.

— Ну что, странник своей души, я покидаю тебя. Надеюсь, еще увидимся. Только иди туда, куда тебя душа зовет, — сказал проводник.

Потом он подошел к свечке, дунул на нее и исчез в темноте. Шагов слышно не было, только я вдруг заметил, что в помещение с улицы ведет полуразвалившаяся дверь, которая при каждом порыве ветра издает такие дикие звуки, что, казалось, где-то рядом то ли медленно режут кого-то, то ли зверски насилуют.

Я поднялся с мокрого пола и пошарил рукой по выступу в стене в надежде отыскать огарок. Книгу я уже увидеть и не мечтал. Однако вместо свечи я нащупал лишь ржавый цоколь от лампочки, а вместо толстого фолианта — ветхий обрывок газеты. Сунув все это в карман, я толкнул дверь наружу и вышел во двор.

Здесь тишина была полнейшая. Только изредка где-то в дальних кварталах лаяли собаки, да ветер иногда налетал, принося с собой какие-то ошметки и пыль, которой было столько, что невольно думалось: в километре отсюда произошло извержение вулкана. Я понял, что необходимо закурить. А после табака — пару косых хорошей травы, чтобы хотя бы мысленно разобраться в происходящем. Но взять штакетинку-другую сейчас было не у кого — я переехал в этот район всего полгода назад и еще не знал здешних дилеров. Пешком топать через весь город к своему давнему знакомому было бы очень глупо. Да и гарантии никакой, что у него есть хоть полпакета — он ведь тоже у кого-то брал.

Силы постепенно стали возвращаться ко мне, и я достаточно бодрым шагом направился обратно в свой квартал — не домой, конечно, но сейчас у меня была одна лишь цель — забраться на ближайший чердак и уснуть покрепче. Завтра в шесть часов утра я буду у любой станции метро — там за полтора-два часа я насобираю с прохожих денег себе на завтрак. Только так — с протянутой рукой. А потом — буду искать любой заработок. Постепенно скоплю средств и уеду из этого поганого города. Уеду в деревню, да, в далекую деревню в другом краю. Там меня должно что-то ждать… Что-то очень новое. А слова колдуна я запомню — они мне еще пригодятся…

* * *

Сегодня я ночевал у параши.

Какие-то слишком «культурные» бомжи притащили на чердак большое ведро и гадили в него целую неделю. Обычно бомжи гадят прямо под себя или посредине пола и никогда не засыпают опилками. А в этот раз чердак был даже слегка прибран, и из самодельного толчка почти не воняло — поверх жижи было два совка опилок.

Здесь было тепло и сухо. Но полночи мне не давал уснуть душераздирающий детский плач из нижней квартиры. Я набрал в горсть опилок и завернул их в несколько слоев грязной бумаги, найденной тут же. Потом поднес спичку. Мой костерок осветил бетонные балки и перекрытия. Я достал из кармана скомканный обрывок газеты, который нашел на пустыре, и развернул его.

Это была какая-то давняя статья о политических дебатах. Можно и не читать — мне это ничего не даст. Но мне казалось, что там обязательно должна быть подсказка. Я пообещал себе объяснить это странное происшествие.

Я внимательно просматривал строчку за строчкой, глядел сквозь пожелтевшую бумагу на огонь, читал по слогам, через слово или еще как-нибудь, стараясь не пропустить ни единой буквы. И на обороте я все же обнаружил одну интересную заметку. В Самарской области совершено групповое изнасилование десятилетней девочки; причем это было рассказано с такими подробностями, что у меня мороз по коже пошел. Мне отчетливо привиделось, как я сам принимаю участие в этом преступлении, и как я с радостью смакую происходящее. Мне стало очень мерзко. Я решил, что в этой статье есть что-то такое, что действует прямо на подсознание, и лучше ее еще раз не перечитывать и сжечь, но я не мог оставить свои поиски. Я заставлял себя еще и еще раз всматриваться в эти грязные строки, пытаясь держаться как можно дольше. Но постепенно этот мятый листок начал расплываться в руках, растворяться, как густой дым от сигареты, и я понял, что засыпаю. Сквозь прикрытые от усталости веки я разглядел еще одну строчку, которую раньше не замечал. Конечно, относилась она к совершенно другим вещам, но сейчас я уже не мог трезво мыслить. Там было написано:

«В деревню Мясново требуются рабочие на уборку урожая. Высокая оплата гарантирована»

Я понял, что это было уже лет пять тому назад. Я все равно бы не поехал.

* * *

Меня никто не искал.

Пять жестоких осенних дней. С утра до вечера лил дождь, а ночью подмораживало. Спал я очень мало, двенадцать часов в сутки грузил багаж на вокзале, а после того, как на заработанные четыреста пятьдесят рублей ужинал в общественной столовой тут же, напивался с другими носильщиками. До трех часов ночи мы гудели, а уже в семь утра меня будили грохот телег и матерщина. После похмельной стопки портвейна и полбатона с куском просроченной колбасой в газете я, покачиваясь, выходил из подсобки и шел встречать поезда. Однажды мне повезло, и я нашел на перроне потерянную кем-то бумажку, в которую было завернуто маленькое золотое колечко. Я его сразу сдал в ломбард, а деньги пропил. Но к концу недели у меня все же скопилась некоторая сумма — я внаглую брал деньги прямо с пассажиров, а не через кассу. Я купил самый дешевый билет на поезд. В воскресенье я уеду в Мясново — ту самую деревню, где мне предстояло провести около полугода. Почему я назначил себе такой срок, не знаю. Но что-то мне подсказывало, что иначе нельзя. Ведь однажды мамаша спохватится и напишет заявление в милицию. Возможно, уже написала. Но через полгода человек может быть объявлен пропавшим без вести: при желании даже свидетельство о смерти оформить можно.

Подумав об этом, я понял, что на вокзале сегодня и завтра ночевать не стоит. Вокзал — одно из первых мест, где рыщут менты, когда хотят кого-то найти. Самое идеальное было бы вернуться в свой район, на пустырь. Туда сейчас другие уже заходить боятся. Да и кто из этих козлов в форме догадается, что я могу жить в голой бетонной коробке, в мороз, где ни стекол, ни даже рам в окнах нет! Хотя, может, я и слаб, и не смогу делать этого вовсе. Посмотрим.

Я купил билет и еще какое-то время бродил по городу в тщетных поисках своих знакомых. Потом я спустился в метро.

Оказалось, что там еще противнее, чем на улице. В одном из переходов я увидел пятерых человек — они сидели или лежали на полу у стены. Те, кто лежал, распластались посреди коридора и, так как прохожих было много, им часто наступали на руки и на ноги, а кто-то уже отдавил одному кисть, и из разбитых пальцев текла кровь. Эти люди были очень похожи на кучу тряпок, пропитанных рвотой и мочой. Одна женщина из них, совершенно неопределенного возраста, стащила с себя штаны и стала справлять большую нужду. Кто-то из пассажиров стыдливо отвернулся, зажав нос воротником — дышать рядом было тяжело, но большей частью народ с безразличным видом проходил мимо, даже не поморщившись.

Я уже давно привык к таким вещам. Мне было все равно. Я не остался наблюдать за несчастными и пошел своей дорогой.

Алкоголь все еще бродил в моей голове, я чувствовал, что она все время клониться на бок и старался держать ее прямо, чтобы не уснуть, но это было трудно: я давно не спал и очень устал от работы.

Мне уже хотелось броситься на рельсы перед проходящим поездом, но что-то не позволило этого сделать. Может быть, еще не полностью иссякшая сила внутреннего духа, а, скорее всего, та цель, к которой я сегодня стремился. Ведь я был уверен, что как только я явлюсь на заброшенную стройку, то снова увижу там колдуна. Я уже мысленно переносился в мир его загадочных речей, а главное — той книги, которой, возможно, и не было на самом деле. Задумавшись, я едва не проехал свою станцию. Выйдя на поверхность, я пешком направился к пустырю — здесь было всего четыре автобусных остановки, а ждать этот проклятый транспорт я уже не мог — ноги меня сами несли в ту сторону. Через полчаса я был на месте.

И снова кромешная предполуночная тьма. Я заметил, что в заборе появились новенькие ворота — видимо, кто-то в опять решил воздвигнуть здесь очередной храм смерти.

По приставленной заботливо кем-то лесенке я перебрался через ограду. В домике, как я и предполагал, горела свеча. Ее хорошо было видно издали. Я уже без особых опасений подошел к двери и дернул ее. Внутри все было, как прежде, только колдуна на месте не было. Я огляделся и закурил. Затем подошел к книге и открыл ее на самой первой странице. Там я не обнаружил ни имени автора, ни даты издания, ни вообще чего-либо, кроме надписи:

СЕРЕБРЯНАЯ ПИРАМИДА

Полистав книгу, я понял, что это всего лишь перепечатка с какого-то руководства по древнекитайской медицине.

Я стал рыскать по карманам в поисках обрывка газеты, найденной тут в прошлый раз. Как только я его достал и развернул, кто-то сзади тронул меня за плечо. Я обернулся.

— Здравствуй, — произнес человек в зеленой куртке и шапке, из-под которой во все стороны торчали длинные темные волосы.

— Проводник? — опешил я.

— Да, я твой проводник. Но лучше бы ты меня называл просто Андреем. Это мое настоящее имя.

— Я тебе не помешал? — спросил я.

— Нет, конечно. Но я сейчас думаю над сюжетом для новой книги.

— Книги? Ты писатель?

— Да, я иногда пишу. Когда сделаны все основные дела.

— А эту книгу ты написал? — я указал на подоконник.

— Нет, это мой отец. Его уже давно нет в живых, он умер еще до моего рождения. Он тоже был проводником и знал в сотню раз больше меня. Но враги его уничтожили. Они выгребли всю грязь из нескольких потайных коридоров, а потом перевернули их. Он, не зная об опасности, прошел по ним до самого провала, и…

Андрей на несколько секунд замолчал, потом отвернулся, и мне показалось, что он всхлипнул.

— Он провалился в Золотой цех! — не поворачивая головы, сказал Проводник.

Я попытался понять то, что поведал Андрей, но никак не мог себе представить, что все это значит.

— Господи! — вырвалось у меня из груди с таким звуком, словно завелась паровая машина.

— У тебя еще все впереди. Мы сейчас можем перейти границу бетона и окунуться в озеро со ртутью.

— Озеро со ртутью? — не удержался я. — Да что это?! Золотой цех, Серебряная пирамида, ртутные озера? Откуда все это?

— Не перебивай меня, — в голосе Андрея послышалась раздраженность. — Не только то, что ты сейчас сказал. Еще свинцовый лес и железная трава… — он немного помолчал. — Посиди, подумай и иди за мной. Не такое увидишь, — добавил он.

— Если я не имею иной дороги, кроме как дорога ТУДА, то я пойду с тобой. Только послезавтра я…

— Знаю. У тебя билет из кармана во-он как торчит! И как ты еще не потерял его?

Я вытащил билет и положил его рядом с собой. Потом достал все, что было у меня в карманах — я действовал, словно завороженный. Густой пар, все так же поднимавшийся к потолку, накалял обстановку. На подоконнике уже лежали сигареты, спички, перчатки, несколько винных пробок, которые я машинально клал в карман, когда мы пили на вокзале, еще какой-то хлам.

Андрей внимательно смотрел на мои действия. Когда я все выложил, то повернулся к нему и спросил:

— Все? Ничего лишнего?

— Ничего. А зачем ты выпотрошил все это сюда?

Я даже не знал, что ответить. Руки сами производили непонятные действия, совершенно не подчиняясь указаниям мозга. Голова работала светло и ясно, мысли были четкими, но вот движения… Наверное, со стороны я был похож на болванчика, который не знает, куда ему девать свое непослушное тело…

— Ты что, мечтаешь? Забылся? Или задумался?

— Нет, нет, — неуверенно сказал я. Теперь меня удивляло то, что сейчас мне задает вопросы Андрей, а не я ему.

— Ты хочешь пойти со мной? — спросил он.

— Может, я и захочу когда-нибудь окунуться в озеро с жидким металлом, но сегодня я весьма скверно себя чувствую для этой процедуры.

— Что за чушь ты несешь? Ты вообще понимаешь, где находишься? Ты осознаешь, где реальность, а где твой собственный вымысел?

— Нет, — признался я.

— В этом есть доля правды. РЕАЛЬНОСТЬ становиться вымыслом, но не наоборот. Посмотри вокруг. Пока ты здесь — ты жив. Посреди этой недостроенной фабрики по расфасовке пестицидов. А вовсе не гаражей, как ты думал. Представляешь, сколько бы еще людей здесь отравилось и умерло, если бы она начала действовать? Теперь ты понимаешь, почему строителям так не везло?

— Пестициды? Так это получается… Кто-то пожертвовал шестью людьми, чтобы спасти десятки?

— Четырьмя, — поправил меня Андрей. — Четыре человека здесь погибли. Остальные за короткое время спились, и сейчас мне судьба их неизвестна.

Я промолчал. Надо было обдумать все, сказанное Андреем.

— Сейчас нет времени, чтобы задумываться над второстепенными вещами. Пойдем. Собирайся.

Я кивнул. Мне уже показалось, что Андрей иногда словно читает мои мысли. Я распихал по карманам все свое имущество, а обрывок газеты как бы незаметно положил под книгу. Я точно знал, что колдун это увидит, но он безразлично смотрел в потолок. Все это время он, в отличие от меня, курил, не переставая, и уже скурил не меньше пяти сигарет кряду. Наконец, сделав последнюю затяжку, он выдохнул дым на свечу и взял меня за рукав.

Я на несколько секунд ослеп от внезапно навалившегося мрака, и мне показалось, что рядом нет ни Андрея, ни вообще чего-либо, напоминающего о его недавнем присутствии. Нет ни руки, державшей меня, ни даже моего собственного рукава — на этом месте по голой коже бил холодный ветер с улицы. Я провел другой рукой по воздуху, там, где должен был находиться Андрей.

— Ты что, все еще боишься? — голос прозвучал где-то очень далеко, за окном, хотя справа от меня стоял такой же человек, из плоти и крови, как я; постепенно я даже стал различать бесцветный силуэт.

— Нет, не очень, — вырвалось откуда-то из желудка, миновав горло и язык.

— Что с тобой? — еще дальше от меня раздался голос.

— Кажется, я сейчас умру… — я не верил своим ушам. Это говорил не я, а кто-то другой, и этот другой раньше был частью меня, а теперь отделился и стал жить сам по себе.

— Ты чего там, спятил, что ли? — снова донесся до меня голос Андрея, и тут же кто-то дуэтом пропел вместе с ним:

— Это лишь начало…

Потолок здания покачнулся и стал медленно опускаться, прижимая меня к полу. Ноги подкосились, и я рухнул навзничь поперек водосточного желоба. Сквозь ладони, обхватившие уши и голову, я услышал все удаляющийся крик:

— Стой! Туда нельзя! Там ты умрешь НАВСЕГДА!!!

Горячий пар постепенно густел, обжигая лицо, дышать становилось труднее, все тело покрылось обильной испариной. Я почувствовал запах собственной мочи. Потолок был уже совсем близко, когда туман внезапно стал коричневым и принял консистенцию тягучего геля. В нос ударил какой-то резкий приторный запах, и на мгновенье все озарилось ярким белым светом. Я отключился.

* * *

Очнулся я от странного шума. Надо мной кто-то ломал крышу. Я мгновенно вскочил и, не раздумывая, выпрыгнул в окно.

Было раннее утро. Солнце еще не взошло, и в том состоянии, в каком я сейчас находился, мне показалось, что оно вообще не появится. Голова моя закружилась в сумасшедшем круговороте серо-голубых коробок дальних зданий, сливающихся с матовым темно-желтым небом.

Я лег на усыпанную осколками стекла и бетона землю и посмотрел вверх.

Сзади раздавался шум бульдозеров, бороздивших грунт вокруг цеха. Я перевел взгляд туда. Людей не было, но из-за постройки торчала длинная стрела манипулятора с подвешенным на конце огромным металлическим шаром. Стрела развернулась, и шар с глухим ударом прошел сквозь стену. Наступило несколько секунд безмолвного напряжения. Еще один удар, и крыша здания провалилась внутрь. Сквозь разрушенный оконный проем на втором этаже я увидел край восходящего солнца.

Внезапно в голове что-то повернулось, а из горла вырвался тихий стон. Мне хотелось орать очень громко, звать на помощь народ, колдуна, самого себя. Но не получалось, я охрип, словно кричал целые сутки, и не мог выдавить из себя ни слова, ни звука, кроме какого-то шипенья.

Начиналась паника. Что со мной произошло? Что сейчас здесь происходит? Какой сегодня день? Да и кто вообще я такой?

Я не способен был нормально мыслить. В голову вбили какой-то клин с заусенцами, которые кололи глаза, уши, язык. Все ощущения ударялись об него и отскакивали, как на пружине, только заусенцы с каждым разом впивались все сильнее.

Из зеленоватого марева выплыл чей-то мутный силуэт. Я узнал в нем колдуна.

— Андрей, — произнес я так, словно проглотил мину, готовую вот-вот разорваться.

Кто-то потащил меня за ноги, прокатывая моим телом дорожку в мусоре. В глаза полетела крупная жгучая пыль. Я ощутил, как на спине куртка рвется об стекла. Приподняв голову, я попытался перевернуться на бок, но не смог. Ухватившись рукой за кусок арматуры, торчавшей из груды обломков, я собрал все остатки сил в кулак. Еще какое-то время я чувствовал тяжесть в ногах, потом онеменье. Я понял, что меня к чему-то крепко привязывают.

Мина внутри меня взорвалась. Я вскочил и ударил правой рукой во что-то мягкое, но связанные ноги не держали меня, и я опять свалился на спину.

Земля подо мной кипела адским жаром, пузырилась, выпуская пар, чихала зловонной слизью. Я перестал понимать, где верх, а где низ, потому что сверху тоже что-то капало. Это попадало в рот, и я то и дело сплевывал что-то мерзкое и железистое.

Не знаю, сколько я валялся в таком положении, но думаю, что не менее получаса. К этому времени солнце уже совсем поднялось и осветило несколько блестящих зеленых бутылок слева от меня. Это виденье вывело меня из забытья, и я понял, где нахожусь. Над головой, в двух сантиметрах от глаз, навис обрезок широкой бетонной трубы, с края которой на лицо стекали теплые капли конденсата. Я провел рукой под боком и вытащил кусок пластиковой пленки с налипшими на нее пивными пробками. Под затылком булькала гнилая вонючая жидкость, и все то, что она с течением приносила, прицепилось теперь к моим волосам. Ноги ныли, но я увидел, что они не связаны, и смог несколько раз подтянуть их к животу и обратно, чтобы кровь немного разошлась по телу. Перед глазами все еще стояла пелена, но не густая, ее можно было просто развеять руками.

Я протянул руку вверх и, схватившись за что-то, с силой вытащил голову из трубы.

Оказывается, я лежал прямо на дне сточной канавы, но воды в ней было немного, и я промок только снизу. Кое-как встав на ноги, я выбрался наверх и, пошатываясь, поплелся к ближайшей куче сухих бетонных плит, на которую забрался и лег.

— Вот он какой, оказывается, этот путь под землю, — сказал я тихо и откинулся назад, упершись затылком в край плиты.

Андрея рядом не было. А был ли он вообще? А может и он — всего лишь плод моего больного воображения?

В цеху по-прежнему кто-то возился, шумел, что-то рушил, но манипулятор исчез. Несколько минут я внимательно вглядывался в белую кирпичную стену постройки, теперь почему-то перевернутую вверх фундаментом. Возможно, оттого, что я смотрел на нее, закинув голову.

— Такая неправдоподобная картина, — сказал невдалеке чей-то голос с абсолютно отсутствующей интонацией, словно робот. — Когда вылезаю наружу, все таким кажется…— механически продолжил он.

Я прислушался, не поворачивая головы и не шевелясь.

— Это внутренняя оболочка, — произнес еще кто-то.

Я услышал приближающиеся шаги.

— Внутренняя? А где же тогда внешняя? — снова заговорил робот.

— Внешняя — это наше собственное тело. Лишившись его, мы попадаем в ад.

— Или еще куда-нибудь, — добавил первый.

Шаги смолкли. Видимо, люди что-то почуяли. Возможно, меня.

— Смотри, а мы здесь не одни. Тут по земле тащили кого-то. Вот кровь и обрывки материи… — первый харкнул.

Кровь? Но на мне ее нет… И не болит почти ничего, и ссадин не видно. Тошнит лишь…

Куртка на спине действительно была вся в лохмотьях.

— Под все ты пытаешься подвести свою квадратную логику. Но здесь нигде нет логики! — воскликнул второй.

— Да, в этом мире нет логики. Но именно поэтому люди до сих пор еще не сожрали друг друга.

— И не в том даже дело. Если б все было так логично, им бы просто некого было жрать. Потому что при абсолютной верности выполняемых действий человек не смог бы продержаться здесь и недели.

— Значит, надо некоторые поступки совершать неправильно?

— Нет. Правильность поступков определяет не сам человек, а тот «я», который находится под его внутренней оболочкой. Узнав себя в лицо, человек, попавший в ТОТ мир, может изменить себя как угодно, проще говоря, изменить свою жизнь. Ибо в этом случае внутренний «я» дает указания напрямую, а не посредством мозга, который логически искажает их.

— В результате, чем больше человек общается с этим «я», тем больше он совершает правильных поступков? Логичных? А такая логика ведь убивает человека!

— Ты опять не понял. Не логика убивает человека. Он сам себя убивает. А внутреннее «я» лишь помогает ему осуществить цель. И кто тебе вообще сказал такую чушь, что правильные поступки — это всегда логичные поступки? Правильность не зависит от понятия логики, она зависит от истинной цели, заложенной в человеке с самого рождения. Например, если кому-то суждено в двадцать пять лет выброситься с третьего этажа.

— Эй, чего это вы там разорались?! — послышался грубый окрик со стороны построек. — Не знаете, что тут, что ли…

Несколько секунд гробовая тишина, лишь слабый ветерок чуть колышет сухие тростники.

— Слышите, здесь в траве полно… — снова заорал голос.

— Что он сказал? — произнес кто-то совсем близко, метрах в трех от меня.

— Полно этих… ОСКОЛКОВ!!!

— Ты что, совсем дурак? — раздалось справа, прямо над ухом.

Я закрыл глаза. Послышался громкий смех вперемешку с матерщиной, потом по соседней со мной плите проехало что-то вроде трактора, и все стихло. Но через пару минут опять, на этот раз более спокойно, кто-то, дыша мне прямо в лицо, сказал:

— Иди, работай! Разлегся.

Я промолчал.

— Опять напился, придурок.

Но я был трезв.

— Тогда пошел отсюда вон!

Я не пошевелился. Кто-то пнул меня в бок, я почувствовал запах табачного дыма. Мне сразу дико захотелось курить. Однако сигареты выпали из кармана, видимо, еще, когда я отползал от канавы.

Голоса то затихали, то снова начинали нести что-то свое на непонятном мне языке. Вроде бы все по-русски, но до меня почему-то не доходил смысл ни единого слова, сколько бы я не напрягался.

— Нет, это точно не шизофрения, — произнес я вслух.

Голоса оборвались на полуслове столь внезапно, будто бы откуда-то сверху упала бетонная плита и придавила всех насмерть.

Вновь из зарослей тростника возникла темная фигура Андрея.

— Что, тебя все еще тянет туда? — спросил он зычным голосом.

— Да, — вырвалось у меня непроизвольно.

— Вставай!

— Не могу, — ответил я.

Тут колдун подошел ближе и приподнял мою голову. Я встал и с трудом прошел несколько шагов вслед за ним в сторону цеха. В одной из плит я заметил небольшое отверстие вроде люка. Андрей без слов спрыгнул вниз. Через пару секунд из-под земли донеслись его слова:

— Здесь хорошо. Просто прыгни вниз.

Я еще хотел немного подумать, но голова закружилась, и я внезапно провалился внутрь колодца.

Андрей стал по одной зажигать спички и светить ими перед лицом. Я взял его за рукав, и мы медленно пошли по узкому коридору.

Три или четыре раза Андрей открывал тяжелые медно-красные двери по бокам прохода, но тут же их захлопывал. За одной из таких дверей я увидел нечто вроде небольшой комнатки, стены которой были обложены кафельной плиткой. С потолка лился синевато-красный свет, а по углам был раскидан мусор — битые бутылки, пакетики из-под вермишели, консервные банки. Мы шли по коридору около десяти минут, но внезапно Андрей остановился и протянул руки вверх. Я понял, что он закручивает лампочку, болтавшуюся в остове ржавого патрона. Тут же загорелся слабый электрический свет.

Мы оказались в большом бетонном бункере, оборудованном наподобие кухни. Вдоль стен были расставлены длинные столы и электрические плиты с покрытыми сажей и копотью вытяжками наверху. На столах стояли потемневшие от времени котлы, огромные проржавевшие баки, стеклянные банки с какой-то высохшей снедью, ковши, тазы и еще много-много разной утвари. Посредине комнаты находилась громадная прямоугольная жаровня с большой пробоиной сверху. Внизу, под ней, я обнаружил что-то вроде люка со сдвинутой на край крышкой — тяжелым металлическим листом.

Андрей напрягся и отодвинул один из столов. В стене за ним я увидел небольшой пульт управления с тремя разноцветными кнопками и лампочками над ними. Слева был старый рубильник с опущенной рукояткой. Андрей дернул ее наверх, и сразу же где-то за одной из стен затарахтел мощный вентилятор.

Через весь потолок шел ряд полукруглых фонарей, свисавших на длинных металлических штырях. Все целые лампочки были заляпаны мазутом и не горели. Там, где потолок сходился со стеной, краска сильно облупилась, и под ней проглядывалась надпись, сделанная черной тушью:

Когда ты мертв, ты во сне,

Сон — это вечность,

Вечность прекрасна,

Стань ей.

Избавь себя от иллюзий,

Будь таким, какой ты есть,

Время вылечит тебя,

Сон — твое лекарство.

Я услышал резкий щелчок за спиной. Мгновенно обернувшись, я увидел, что Андрей держит в руках блестящий складной нож.

— Испугался? — спросил он, ухмыляясь.

— Еще бы! — у меня в горле пересохло. — Это как будто курок взвести.

— Так, для безопасности. Мы здесь, может быть, не одни.

— Много желающих попасть ТУДА?

— А ты как думал! Каждый второй хоть раз в жизни задумывался об этом, а каждый пятый открыто этого хочет!

— Невероятно! Ходишь вот так среди людей, кажется, иногда видишь каждого насквозь, все его достоинства и пороки, а тут оказывается, что это лишь иллюзия, лишь малая доля того, что есть на самом деле, что даже в своем собственном сознании ты разобраться не смог, а что уж говорить о сознании другого человека! А главное, чем ближе подходишь к такому выводу, тем больше становится непонятного. Хотя, возможно, с возрастом ты теряешь интерес к происходящему, замыкаешься в отведенном тебе миром уголке, или, наоборот, покидаешь «свою землю» ради какой-то недоступной тебе цели. Даже здесь, в этом затхлом бункере, когда ты почти один, а рядом лишь кто-то, ведущий тебя еще глубже, ты так четко понимаешь, насколько уже близка та конечная точка, достигнув которую ты не сможешь идти дальше. Но зато впереди откроются такие возможности, такие просторы, что захочется обойти их вдоль и поперек, исследовать каждое пятнышко на них. Но ты уже не тот, ты слишком слаб, чтобы двигаться вперед. Ведь ты сломался! И тогда ты возносишься к самому верху, так высоко, что видишь над собой весь мир. И это, наверное, есть высшее блаженство… А быть может, не стоит всю жизнь ждать своей очереди, ведь туда проход открыт всегда и для каждого?

Первый раз за все время я увидел, что Андрей меня действительно слушает. Он стоял неподвижно, скрестив руки на груди. После того, как я закончил говорить, он подошел ко мне совсем близко и произнес:

— Да… Удел всех обывателей — идти строем, ничего не видя вокруг себя, кроме запыленных сапог соседа, идти так, словно тебе на глаза надвинули шоры, как ломовой кобыле, которая не может мыслить, а лишь выполняет свою однообразную работу. Да разве ж это правильный путь? Шаг за шагом, из поколенья в поколенье ходят миллионы таких зомби, старающихся не выбиться из своей веками натоптанной колеи. Потому что если сделают это, сразу окажутся одни. Легче веками выполнять один и тот же приказ, чем самому пытаться найти какую-то свою, новую дорогу…

Несколько минут мы оба молчали, не зная, что еще можно сказать. Да, наверное, и без слов было все понятно. В голове стало слишком ясно, чтобы забивать ее излишними размышлениями.

Мы пошли вперед, к дальней двери, видневшейся на другом конце кухни. Перед тем, как ее открыть, Андрей несколько раз перекрестился. Когда раздался скрип заржавевших петель, я чуть подался назад и заметил над входом белую стеклянную табличку:

БЛАГОДАРИМ ЗА ЧИСТОТУ

В следующее мгновенье, когда моя нога уже переступала порог, в мозгу раздался голос, очень похожий на тот, механический, который я слышал, пока лежал на поверхности:

ТЫ ВОШЕЛ В СИСТЕМУ

Пока мы шли дальше, Андрей то и дело останавливался у электрических щитов с железными дверцами, заваренными вровень со стенами коридора, поворачивал там какую-нибудь ручку или включал рубильник, и тогда пространство на сотню метров вперед освещалось множеством длинных люминесцентных ламп на потолке. Иногда я оглядывался и видел, как позади нас все заволакивает розовато-лиловым туманом. Может, это была и галлюцинация, потому что от холода изо рта шел пар и, поднимаясь вверх, стелился по потолку среди подрагивающих фиолетовых трубок.

Часто из-под ботинок с писком выскакивали маленькие серые лягушата и прыгали в желоб между полом и стеной, по которому тек узкий ручеек рыжеватой воды. Шли мы довольно долго, я уже сбился со счета, сколько раз Андрей открывал щитки. Коридор был совершенно прямой и явно шел вниз, потому что вода в канавке бежала быстро и по направлению нашего пути. Но все же через какое-то время, может быть через час или полтора, Андрей внезапно споткнулся и упал на бетонный пол коридора.

— Я больше не могу, — произнес он тихо, не поднимая головы. — Дальше мне нет места. Там уже слишком много мертвых.

— Что?! — не понял я.

— Много мертвых. Чего непонятного? Мне просто надоело смотреть на трупы. Причем живые трупы. Я не хочу стать одним из них, хотя еле держусь, чтобы не спрыгнуть в Золотой цех.

— А как же я? Куда мы пойдем теперь?

— Не знаю.

Такой ответ я услышал от него впервые.

— Как же так? — спросил я.

— Вот так. Справа стена, слева стена, впереди морг, позади уже ничего нет. Куда ты хочешь?

— Назад, — ответил я.

— Хотел бы я посмотреть, как ты проникаешь в свое прошлое. Говорят, в одну реку не войдешь дважды. Так вот, здесь такая речка есть. Под ногами течет. Только если ты пойдешь обратно, она потечет вслед за тобой. Так же, вниз. И ты спустишься еще глубже.

Андрей усмехнулся.

— Так что же нам теперь делать? — я уже почти кричал.

— Ты знаешь, что такое СИСТЕМА?

— Нет, — однозначно ответил я.

— Так зачем же ты сюда пришел? В поиске приключений? Так ты их уже нашел.

— Я хотел измениться. Хотел изменить свою жизнь, сделать ее лучше и справедливее по отношению к другим. Я думал, что ты можешь мне помочь. Но разве я знал, что это путь в ЕДИНСТВЕННОМ направлении, и попасть обратно уже нельзя?!

— Здесь ты мог попасть в любое время. Но ты был слишком прагматичен, прежде чем начал свое падение. Это сама жизнь тебя таким сделала.

— Падение?! В никуда? В бездонную пропасть?

— Вовсе нет. Пока ты еще жив. В бездонную пропасть падают только мертвые. Ты еще можешь уехать в свою деревню…

— Как? Пройти сквозь стену? Как выйти из Системы?

— Система — это КОЛЛЕКТИВНОЕ ПОДСОЗНАНИЕ МИЛЛИОНОВ. Тебе еще повезло, Золотой цех совсем недалеко.

Я сел на корточки и посмотрел на колдуна. Его лицо стало медленно сливаться с полом, принимая такой же серо-безжизненный вид, как и все вокруг. Розовый туман постепенно накрывал меня сзади, подступал к длинным мерцающим лампам на потолке, проникал внутрь тела, оседая там тяжелым, как свинец, налетом, не пропускающим никаких чувств или эмоций. Он растворял изнутри глаза, словно крепкая кислота, и они тонкой струйкой стекали по щекам, к уголкам рта, на колени и пол. Туман дошел и до Андрея, и со стороны это выглядело еще более зловеще.

Система — это не место для любопытства. Сюда приходят лишь те, кто по-настоящему отчаялся. Тогда она еще сможет помочь. Заставить посмотреть на мир с другой, внутренней стороны… Но может и окончательно избавить тебя от внешней…

Я не мог больше смотреть пустыми глазницами в такое же пустое лицо Андрея. Я вскочил на ноги и побежал назад, преодолевая сопротивление тумана, который с каждой секундой становился все плотнее.

Если колдун на самом деле существует, то я его убил. Ведь сюда он пришел ради меня. Моя душа стала дл него последней, роковой. Он взял ее у меня, но не смог выдержать этого груза. ОН УМЕР.

Бежать становилось все труднее и труднее, я уже еле передвигал ноги, словно находился по горло в воде. Но что-то меня потянуло наверх, как тянет нырнувшего с головой пловца, и я на спине медленно поднялся к потолку. Оказалось, что под лампами тумана гораздо меньше, и в мутном отражении стеклянной трубки я внезапно заметил странную картинку. Я увидел, что сам стою у разбитого окна и пытаюсь сделать шаг вниз, а сзади с веревками и шприцами наготове вбегают люди в синих и белых одеяниях и стараются оттащить назад, в длинную мрачную комнату с голыми бетонными стенами и огромным треснутым зеркалом напротив окна.

Течение тумана вдруг изменилось, и теперь оно понесло меня в сторону того места, где я вошел в Систему. Во многих лампах над головой я стал видеть такие картинки, и они мне напомнили кадры моей собственной жизни. Вот мой полоумный брат гоняется с ножом за матерью, пытаясь ее убить. Вот трое моих бывших друзей изнасиловали однокурсницу в лицее и теперь смеются надо мной — она ведь была моей девушкой. Вот лучший друг взял в руки героиновый шприц — меня он сначала избил, чтобы я не смог остановить его.

Каждый миллиметр стекла был наполнен своим сюжетом, своей собственной игрой огней. Это не было сном, ибо из сна нет выхода. Это было явью, и выход был здесь, рядом, в двух шагах от меня. Я это знал. Но что там, за ним? Только сон…

Внезапно мои ноги и туловище с силой ударились обо что-то очень твердое, и перед лицом пролетел ослепительно яркий пучок золотистых искр. Через долю секунды я увидел в стекле отражение чистого голубого неба и нескольких человек, неподвижно склонившихся надо мной. Еще мгновенье — и я провалился вниз.

Я понял, что утонул.

Заключение

Начиналась зима. Но она почему-то была совершенно иной, не такой, как все предыдущие. Что-то незаметно ускользающее от внимания выдавало ее странную и неприятную похоть. Ведь теперь настал Твой черед. Теперь для тебя уже нет иного пути. Ты знаешь, нестерпимо и неоспоримо знаешь, ЧТО стоит за всем этим, ЧТО кроется в загаженных подвалах твоего подсознания, ЧТО заставляет тебя решать задачи, которые поставила перед тобой Судьба. Ты уже не нужен этому миру, и он выплевывает тебя куда-то наружу, туда, где начинается Великая Печаль. Ты все еще остаешься среди людей, но они уже не принимают тебя. И ты их больше не принимаешь. Что-то ИЗМЕНИЛОСЬ. Что-то безнадежно исчезло из твоей жизни, но ты пока еще не знаешь, что это. Возможно, ты потерял свой выбор. Ты сломался. Теперь перед тобой легла только одна дорога — повиноваться. И эта дорога непременно должна привести тебя к новой весне. Но все той же, резкой и грубой, но не дающей тебе более ответов на любой твой вопрос. Теперь ты ответишь на них САМ. А если не ответишь, значит — умрешь…

Теперь у тебя больше нет цели. Ты уже не будешь искать свою дорогу, затерянную среди грязных, облезлых домов, с выбитыми окнами в подъездах и исписанными похабными фразами стен, слепых фонарей, давно потерявших свой холодный свет, свое прошлое, которое казалось очень далеким. Цель сама найдет тебя…

* * *

Я был пьян. Дико пьян. Я шел по темному переулку, с трудом переступая с ноги на ногу, падая лицом на мокрый асфальт, снова поднимаясь, опять плетясь куда-то.

Я перешел дорогу и свернул в черный провал подворотни. В изгибах проходных дворов я набрел на небольшой сквер с разрушенным фонтаном. Что-то заставило меня остановиться. Оглядевшись по сторонам, я вытянул перед собой руки, словно боясь удариться о какое-то невидимое препятствие. Потом, будто разгребая воздух вокруг себя, направился к фонтану.

Тишина и покой ночных квартир с погасшими окнами заставила отбросить скверные размышления и целиком сосредоточиться на поставленной задаче. Я был настолько нетрезв, что мне это удавалось, как никогда. Я протянул правую руку к заледенелой железной трубе, выпирающей из фонтана, и изо всех сил сжал ее в кулаке. Потом закрыл глаза. Под занавесом своих век я попробовал представить себе образом то, что в моем мозгу звучало лишь отдельными словами. Но как я ни пытался это сделать, ничего не получалось. Только шум в голове постепенно утих, и я услышал, как медленно бьется в груди сердце.

В этот момент я, не открывая глаз, поднял голову кверху, и второй рукой взялся за трубу. Ноги мои подогнулись, и я без сил упал на промерзшую землю. Голова по-прежнему оставалась ясной, несмотря на то, что руки и тело постепенно отказывали. Совершенно внезапно в мозгу появилась мысль, заполнившая все пространство вокруг и окружившая меня теперь со всех сторон. Я открыл глаза, вновь и вновь вслух повторяя это слово.

— НАЧАЛОСЬ.

* * *

Я нехотя встал со стула, выкрутил перегоревшую лампочку и заменил ее новой. В кухне стало светло, но в душе по-прежнему оставалось ощущение какой-то окаменелости. Абсолютная безысходность сложившейся обстановки медленно убивала. Я не пытался что-либо с собой сделать, не старался снова как-то уйти от реальности, разглядеть хоть малейший проблеск радости. Ибо радости уже быть не могло. Наверное, у меня просто атрофировалась та часть мозга, которая отвечает за это чувство. Просто перестали вырабатываться гормоны счастья. А, может… Не знаю. Я сидел неподвижно, как камень на берегу тихой реки, а жизнь, которая была водой в этой реке, проходила мимо и исчезала где-то в серебристых далях небытия. Бесповоротно и безвозвратно. Я представлял себе, что низкий облупившийся потолок над головой — это небо. Каменное и безжизненное. Но зато, мое собственное. А воздух, которым я сейчас дышу — всего лишь газ, удовлетворяющий физиологическую потребность. Газ, не наделенный ни душой, ни совестью, ни правосудием. Просто несколько молекул, несколько химических формул, объединенных между собой и рассеянных в пространстве. Большой сервант с заляпанными стеклянными дверцами, грубыми углами и идеально полированной поверхностью. Почти пустой стол, покрытый серо-фиолетовой скатертью. На нем — только кружка с недопитым чаем и банка с увядшим цветком. Вода на дне ее давно иссохла. И еще один цветок, но уже валяющийся на полу — искусственный… Капающий кран и иногда накрапывающий дождь за окном. Тикающие часы, показывающие неверное время, и изредка доносящиеся голоса из соседней квартиры. Грязный бетонный пол с много лет назад снятым покрытием, и безукоризненно отдраенные двери в коридор и ванную комнату. Маленькое распятие на стене и большой железный крест в углу — на могилу отцу. Треснувшее стекло в окне и разбитый чайник в мусорном ведре. Бескрайнее, но не осознанное будущее и крайняя невыносимость приближающихся мгновений.

Мгновенья приходят и уходят, а время стоит. И жизнь вместе с ним. Жизнь — до смерти. Или жизнь — от смерти? Или, всеобщая летаргия?

Я сплюнул на пол и вытер плевок краем ботинка. Потом достал из кармана сложенный вчетверо листок бумаги. Развернув его, я прочел вслух:

УМИРАТЬ ЛЕГКО

Div, май 2005, СПб

Все материалы, размещенные на данном сайте, принадлежат Северо-западному исследовательскому клубу «HiddenSide» и являются его собственностью. Полное или частичное копирование и распространение этих материалов без согласия автора запрещено.

При использовании любой информации активная ссылка на сайт обязательна.